Древняя Русь

В статье рассматриваются проблемы исторической географии и логистики похода русов на Константинополь в 860 г. Поскольку никаких следов исторической памяти об этом походе и последовавшем за ним крещении в древнерусских источниках не обнаруживается, а археологически нигде на восточнославянской территории не выявляется признаков политии, которую можно было бы связать с этими событиями, мы считаем наиболее убедительной версию тех историков, которые полагали, что за этими событиями стоит не Киевская (в широком смысле), а предшествующая ей «другая» Русь: Русь аланская, донская и причерноморская, археологическим соответствием которой является салтово-маяцкая культура. Из всех культур Восточной Европы середины IX в. только она располагала всеми необходимыми материальными, демографическими, военными и организационными ресурсами для организации такого масштабного военного предприятия. Поскольку византийские источники говорят о том, что русами в этом походе использовались большие суда морского класса, то исходную базу, с которой был осуществлён поход, следует помещать в Крыму, где работали мастера, способные изготовить такие суда. В Крыму в это время были распространены памятники салтово-маяцкой культуры, свидетельствующие о вхождении его части в состав Русского каганата. Впоследствии Константин Багрянородный писал о существовании здесь особого Аланского княжества, а русско-византийский договор 944 г. говорит о наличии здесь владений Руси, видимо, «по наследству» от Русского каганата перешедших под вассалитет к киевским русам и их правителю.

В рецензии рассматривается статья О.Л. Губарева, посвящённая дискуссии о социально-политическом строе восточных славян предгосударственного времени. Показано, что статья написана на низком научном уровне и по этой причине не пригодна для академической дискуссии.

Соискатель на учёную степень доктора исторических наук ИППК МГУ имени М.В. Ломоносова Евгений Викторович Климов в 2005 году выпустил монографию (Климов 2005), в которой предоставил интереснейшие параллели текстам знаменитой древнерусской поэмы «Слова о полку Игореве» в «Авесте» (Авеста 1980) (собрании священных книг зороастризма на авестийском языке. Древнейшая часть Авесты – Гаты были составлены в эпоху перехода индоиранских племён от бронзы к железу. (кон. II – I тыс. до н.э.) (Климов 2005: 124)), «Ригведе» (Ригведа 1972) (древнейшей части священных индийских Вед), «Шах-Наме» («древнеиранском (арийском) эпосе, систематизированном и изложенном на литературном персидском (фарси) языке. «Шах-Наме» - это поэтический опыт выдающегося иранского интеллектуала и художника Фирдоуси возродить духовные ценности иранской цивилизации. В «Шах-Наме» мы находим целый ряд сюжетных параллелей с древнерусским героическим» (Климов 2005: 127)) и других священных текстах или основывающихся на древних индоевропейских устных повествованиях, основы которых, уходят в общее для славян, персов и индусов индоевропейское прошлое. Сам Е.В. Климов не сомневается, что «Слово о полку Игореве» безусловный подлинник и отнюдь не присовокупляет выявленные или обнаруженные им параллели к общему числу доказательств по рассматриваемому вопросу. Если при сопоставлении «Слова о полку Игореве» с другими древнейшими памятниками индоевропейской письменности, вобравшими в себя многотысячелетний опыт до того бытовавшей устной религиозной традиции, у древних славян вдруг выявится цельная религиозно-философская концепция, близкая по своей сути к реконструируемой учёными древнейшей индоевропейской, то вопрос о подлинности памятника отпадёт сам собой, поскольку подделать подобную вещь было бы совершенно невозможно даже в наше время, не говоря уже о времени два-два с половиной века назад.

В статье рассматриваются процессы восточнославянского политогенеза VI-X вв., кульминацией которых станут проведённые в середине X века княгиней Ольгой административные и социально-политические реформы. Расселившиеся на Восточно-Европейской равнине славяне в своём общественно-политическом развитии последовательно прошли несколько стадий, для каждой из которых был характерен больший территориальный размах и более сложный уровень интеграции: (1) Формирование этнополитических союзов или славиний (древляне, кривичи, словене и т.д.); (2) Формирование таких политий, которые объединяли в своём составе несколько этнополитических союзов во главе с одной лидирующей славинией (подобные «суперсоюзы» были созданы, в частности, волынянами, древлянами и словенами); (3) Формирование в Среднем Поднепровье поляно-варяжской политии и создание ею путём завоеваний в конце IX – первой половине X в. «конфедерации» славиний, охватившей большую часть восточнославянских этнополитических союзов. Противоречивый характер данной «конфедерации» или «суперсоюза» (стремление Киева к усилению контроля с одной стороны и стремление славиний к восстановлению полной независимости с другой) вылился в серьёзный кризис: древляне убивают киевского князя Игоря и заявляют о собственных претензиях на лидерство в Восточной Европе. После победы над древлянами вдова Игоря, Ольга, осуществляет масштабную реформу формирующегося Древнерусского государства, направленную на его централизацию, создавая в качестве противовеса древним местным политическим центрам сеть киевских опорных пунктов (становищ и погостов). Начатое Ольгой наступление на самостоятельность славиний заложило базу для формирования политически единого (пусть и относительно) Древнерусского государства и сложения древнерусской народности.

В летописях, наиболее авторитетных с точки зрения отражения в них начальных этапов русского летописания, Сказание о призвании варягов содержит существенное разночтение: если в том, что Трувор сел в Изборске, а Синеус стал князем белоозерским они едины, то в вопросе определения города, в котором вокняжился старший из варяжских братьев, Рюрик, решительно расходятся. Во всех списках Новгородской первой летописи младшего извода (НПЛ) городом, в котором обосновался Рюрик по своем приходе к словенам, назван Новгород. Вариант Повести временных лет (ПВЛ), отражённый в воспроизводящих общий протограф Лаврентьевской и утраченной Троицкой летописях, содержит пропуск названия города, в котором стал княжить Рюрик. Видимо, их общий источник в соответствующем месте был повреждён или содержал какой-то дефект. В близких между собой и отражающих общую традицию Ипатьевском и Хлебниковском, а равно в Радзивиловском и Московско-Академическом вариантах ПВЛ городом, в котором сел Рюрик, прибыв в землю словен, названа Ладога. В них же имеется пассаж, отсутствующий как в НПЛ, так и в редакциях ПВЛ по Лаврентьевскому и Троицкому спискам, рассказывающий о том, как после смерти Синеуса и Трувора, Рюрик из Ладоги перебрался к Ильменю, где основал Новгород. Исследователи давно заметили данное противоречие и попытались разрешить его как на уровне текстологическом (какой вариант, «ладожский» или «новгородский», в летописании появился раньше, а какой позже), так и собственно историческим (какой город, Ладога или Новгород, может претендовать на статус «первой столицы» северной группы восточных славян). Выводы при этом у них получились не просто разные, но взаимоисключающие. При этом, со времён Карамзина и до настоящего времени разрешить новгородско-ладожскую дилемму начального летописания учёные пытались на основе ограниченного круга летописных списков без серьёзных попыток его расширения, что с неизбежностью заводило дискуссию в тупик и приводило к бесконечному повторению одних и тех же аргументов. В нашей работе сделана попытка выйти из указанного тупика и расширить круг источников, способных прояснить новгородско-ладожскую дилемму. Фронтальное рассмотрение всех вариантов варяжской легенды из летописей, опубликованных в рамках ПСРЛ, позволило выявить уникальный в текстовом отношении вариант сказания о призвании варягов, читающийся во Владимирском летописце и в Львовской летописи, демонстрирующий неповторимое сочетание текстологических признаков. Оба памятника уникальны тем, что: (1) городом, в котором садится Рюрик в них назван Новгород (как в НПЛ), но (2) при этом приводят с собой варяжские браться «всю русь» (как во всех древнейших списках ПВЛ). Ни в одной другой летописи, изданной в ПСРЛ, такого сочетания нет, при этом текст варяжской легенды в этих летописях (особенно во Владимирском летописце) полностью соответствует варианту Лаврентьевской летописи. Эти обстоятельства позволяет утверждать, что именно в данных летописях сохранилось чтение протографа (или его источника) Лаврентьевского и Троицкого списков, и по ним оно может быть надёжно восстановлено как «старѣишии Рюрикъ сѣде в Новѣгороде». В последующих переизданиях первого тома ПСРЛ (Лаврентьевская летопись) конъектуру «сѣде в Новѣгороде» следует дополнить примечанием с указанием соответствующих чтений Львовской летописи и Владимирского летописца. Текстологический анализ Сказания о призвании варягов в НПЛ и древнейших списках ПВЛ также свидетельствует о том, что исходным в летописях был «новгородский» вариант вокняжения Рюрика. Именно он читался в древнейшей известной нам редакции ПВЛ (представленной полнее всего в Лаврентьевской летописи) и в предшествующем ПВЛ условном «Начальном» своде (как бы его ни понимать), вариант записи которого сохранила НПЛ. «Ладожская» версия появляется только на этапе создания более поздней редакции ПВЛ, представленной в Ипатьевской летописи, и, видимо, связана с неизвестным нам по имени летописцем, который рассказывает о своём посещении Ладоги. С точки зрения соответствия историческим реалиям середины IX в. предпочтение также должно быть отдано «новгородской» версии событий. Ладога, бывшая в то время полиэтничной неукреплённой торговой факторией, находившейся под политическим контролем славянской Любшанской крепости (укреплённое поселение всегда политически господствует над неукреплённым), никак не могла быть «столицей» земли словен и их соседей. Резиденцией Рюрика (или его исторического прототипа) стало Новгородское городище, расположенное в центре словенской земли, где археологически фиксируется яркая варяжская дружинная культура, связанная с циркумбалтийским регионом. Именно оно и фигурирует в летописной традиции о событиях второй половины IX в. как «Новгород». Бытующие историографические мифы о Ладоге как «первой столице Руси» не имеют под собой никаких оснований. Версия о «столице» Рюрика в Ладоге, не отражая исторических реалий времён «призвания варягов», скорее всего, возникла в XI-XII вв. в ходе политической борьбы между городскими вечевыми общинами Новгорода и его пригорода Ладоги, отражая стремление ладожан к высвобождению из-под власти Новгорода. Формирование соответствующей исторической памяти, в которой Ладога мыслилась как «столица», как независимый в прошлом город, к тому же «старейший» по отношению к Новгороду, должно было помочь ладожанам добиться независимости для своего города в настоящем.