Максим Жих. Рецензия на книгу: Михайлова Е.Р. Вещевой комплекс культуры псковских длинных курганов. Типология и хронология. LAP LAMBERT Academic Publishing, 2014
После выхода фундаментальной работы В.В. Седова о длинных курганах кривичей (Седов 1974), обобщившей все данные, которыми располагала наука об этих памятниках на первую половину 70-х гг. ХХ в., наметилась некоторая неравномерность как в степени исследованности, так и в полноте введения в научный оборот материалов псковских длинных курганов с одной стороны и смоленско-полоцких длинных курганов – с другой. Если последним только на уровне монографий посвящено три серьёзные работы (Енуков 1990; Штыхаў 1992; Шмидт 2012), не говоря о множестве статей Г.В. Штыхова, Е.А. Шмидта, Л.В. Алексеева, В.С. Нефедова и т.д., то с первыми ситуация обстоит несколько хуже. Поэтому выход книги Е.Р. Михайловой, но современном научном уровне обобщающей все собранные к настоящему моменту данные о вещевом комплексе культуры псковских длинных курганов является важным событием для всех, кто занимается историей севера Восточной Европы и происходящими в регионе во второй половине I – начале II тыс. н.э. этнокультурными процессами.
В книге освещена история изучения культуры псковских длинных курганов (далее - КПДК) и последовательно описаны принадлежащие к ней вещевые находки, разобраны вопросы её единства и выделения локальных вариантов.
Обобщение накопленного фактологического материала по культуре псковских длинных курганов актуализирует вопросы этнокультурной жизни её носителей. По мнению Е.Р. Михайловой «длиннокурганники» не были славянами и не стали основой населения соответствующих регионов древнерусского времени, уступив место новому, славянскому, населению, которое их ассимилировало: «рассуждать об этнической или языковой принадлежности населения, полностью растворившегося в иной среде, не оставив заметных следов ни в материальной культуре, по-видимому, в языке, вряд ли имеет смысл» (Михайлова 2014: 230). Насколько обоснован такой скепсис?
Если носители КПДК не были славянами-кривичами, как считал В.В. Седов, а представляли собой местное дославянское население, то с какими памятниками следует связывать приход в бассейн рек Великой, Ловати и Мсты славян?
Оппоненты В.В. Седова, представители петербургской археологической школы, к которой принадлежит и Е.Р. Михайлова, начиная с И.И. Ляпушкина (Ляпушкин 1968: 89-118), пытаются разделить длинные курганы и сопки с одной стороны и круглые курганы с сожжением – с другой (первые дославянские, вторые связаны с пришедшими славянами), но сделать этого сколько-нибудь надёжно никому не удалось ни хронологически, ни территориально; эти два типа курганов составляют единые комплексы (Седов 1974: 36-41; Носов 1981: 42-45).
Если отрицать славянскую принадлежность длинных курганов (и сопок), то славянское расселение на севере Восточной Европы придётся датировать временем не ранее IX-Х вв. Это кажется совершенно нереальным, так как в этом случае славяне должны были в кратчайшие сроки заселить огромные территории и ассимилировать их население, так как уже в XI в., славянский этноязыковой компонент здесь безраздельно господствует согласно всем известным письменным источникам, в том числе массовым: берестяным грамотам и памятникам эпиграфики.
В новгородских берестяных грамотах, отражающих именослов не только города, но и всей его округи, с самого времени их появления всецело господствуют славянские антропонимы (показательна, например, грамота № 526, относящаяся к XI в. и перечисляющая должников из разных мест новгородской сельской округи), что было бы совершенно нереально, появись здесь славяне так поздно.
Прекращение существования КПДК Е.Р. Михайловаа объясняет сменой населения в её ареале (Михайлова 2014: 228-230). Но ведь примерно одновременно с КПДК прекращают своё существование и другие локальные восточноевропейские культуры: луки-райковецкая, роменско-борщевская, смоленско-полоцких длинных курганов, сопок. Все они сменяются древнерусской культурной. Значит ли это, что во всей Восточной Европе произошла смена населения? Едва ли[1]. Гораздо проще и логичнее объяснять процесс прекращения существования локальных восточноевропейских культур в IX-XI вв. не сменой населения, а унификацией жизни Восточной Европы в пределах формирующегося Древнерусского государства (Седов 1999: 180-229). Процесс этот шёл постепенно: в каких-то районах местные культурные особенности исчезли раньше, в каких-то – позже. Но нет никаких оснований трактовать процесс постепенного угасания «местных» культур в период становления Руси как смену этнического лица соответствующих регионов.
Лингвистически при этом прослеживается диалектное единство Псковской, Полоцкой, Смоленской и Тверской земель (Николаев 1990; 2011). Исторически оно может соответствовать только распространению в этом ареале погребений в длинных курганах, которые очерчивают тот же ареал, который летописи отдают кривичам (Седов 1974: 36).
Если предположить неславянское происхождение длинных курганов, то не ясным станет вопрос, с какими археологическими реалиями связывать называемый в летописях восточнославянский этнополитический союз кривичей, так как на смену культуре длинных курганов приходит уже вполне стандартная древнерусская культура, отражавшая, как было сказано, процесс нивелировки славянского и иного населения Восточной Европы, его интеграции в рамках древнерусской народности.
Е.Р. Михайлова согласна с построениями В.В. Седова, М.М. Казанского, И.А. Бажана, С.Ю. Каргопольцева и других учёных, которое, при разногласиях по ряду конкретных вопросов, в общем указывают на важность центральноевропейского импульса (распространение вещей провинциальноримских типов в лесной зоне Восточной Европы в середине I тыс. н.э.: шпоры и удила, железные бритвы, железные пластинчатые кресала, пинцеты, В-образные рифленые пряжки, некоторые типы подвесок, железные втульчатые наконечники копий, новые типы серпов, каменные жернова для ручных мельниц и т.д.) в период становления КПДК (Михайлова 2014: 223-224. См. также: Михайлова 2012: 203-208). Есть ряд оснований полагать, что связан он был преимущественно со славянами (Седов 1994: 296-304; 1999: 91-117), которые и заложили основы КПДК.
«Западные» черты древненовгородского диалекта, сближающие его с западнославянскими языками, имеют наибольшее соответствие в псковских говорах, что указывает на их кривичскую природу (Николаев 1990: 54). КПДК охватывала не только Псковщину, но и значительную часть Новгородчины.
Ю. Удольф на основе гидронимических данных выявил в своё время один из путей славянской миграции: из Повисленья через Среднее Понеманье в Новгородско-Псковские земли (Udolph 1981: 321-336), а Р.А. Агеева выделила в Новгородско-Псковской земле ряд славянских гидронимов, соответствующих, по С. Роспонду, зоне «А» – славянской прародине в Повисленье, где сосредоточены славянские гидронимы наиболее архаичных типов (Агеева 1989: 155-185. Ср.: Rospond 1968). Причём, выделенные Р.А. Агеевой по гидронимическим материалам регионы наиболее древней славянской колонизации Северной Руси, совпадают с районами скоплений ранних длинны курганов (бассейн реки Великой, земли в Южной Приильменье, район между Псковским и Чудским озёрами и рекой Лугой), на что обратил внимание В.В. Седов (Седов 1994: 301). Эти гидронимические данные указывают на раннее расселение славян в указанном регионе, происходившее тогда, когда были ещё продуктивны праславянские модели водных названий.
Важное значение имеют наблюдения Д.К. Зеленина о происхождении названия русских в языках их финно-угорских соседей, производном от традиционного экзоэтнонима балтийских славян венеды: «знаменательно, что эсты называли вендами (Wene) не кашубов или поляков, которые по языку ближе к балтийским славянам, а именно русских. Это обстоятельство можно объяснить только тем, что эсты наблюдали, как многие прибалтийские венды уходили из Ливонии на Русь и обратно уже не возвращались. Как видно из Хроники Генриха Латвийского, эсты хорошо знали ливонских вендов, и перенесение их имени на русских не может быть каким-либо странным недоразумением со стороны эстов» (Зеленин 1954: 93).
Антропология свидетельствует о близости антропологических характеристик славян, земли которых прилегают к Балтийскому морю (Алексеева 1973: 260).
Собранные Б.А. Малярчуком данные генетики свидетельствуют о сходстве псковско-новгородского населения с польско-литовским населением Северо-Восточной Польши (Сувалки), при этом, важно подчеркнуть, что нсаселение Сувалок отличается генетически как от населения остальных частей Польши, так и от остальных групп балтов, что позволило исследователю сделать вывод о западных истоках генофонда северо-западных русских (Малярчук 2009).
Таким образом, на наш взгляд, нет достаточных оснований, чтобы отвергать славянскую этноязыковую атрибуцию ядра носителей КПДК и их тождественность кривичам письменных источников.
ЛИТЕРАТУРА
Агеева 1974 - Агеева Р.А. Гидронимия Русского Северо-Запада как источник культурно-исторической информации. М., 1989. 256 с.
Алексеева 1973 - Алексеева Т.И. Этногенез восточных славян по данным антропологии. М.: Издательство МГУ, 1973. 330 с.
Енуков 1990 - Енуков В.В. Ранние этапы формирования смоленско-полоцких кривичей (по археологическим данным). М.: Курский педагогический институт, 1990. 262 с.
Зеленин 1948 - Зеленин Д.К. О происхождении северновеликорусов Великого Новгорода // Доклады и сообщения Института языкознания АН СССР. Т. 6. М: Издательство АН СССР, 1954. С. 49-95.
Ляпушкин 1968 - Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования древнерусского государства (VIII - первая половина IX в.). Историко-археологические очерки. Л.: Наука, 1968. 187 с.
Малярчук 2009 - Малярчук Б.А. Следы балтийских славян в генофонде русского населения Восточной Европы // The Russian Journal of Genetic Genealogy (Русская версия). 2009. Т. 1. № 1. С. 23-27.
Михайлова 2012 - Михайлова Е.Р. Формирование культуры длинных курганов: процесс на фоне эпохи // Истоки славянства и Руси. СПб.: Нестор-история, 2012. С. 201-210.
Михайлова 2014 - Михайлова Е.Р. Вещевой комплекс культуры псковских длинных курганов. Типология и хронология. LAP LAMBERT Academic Publishing, 2014. 435 с.
Николаев 1990 - Николаев С.Л. К истории племенного диалекта кривичей // Советское славяноведение. 1990. № 4. С. 54-63.
Николаев 2011 - Николаев С.Л. Следы особенностей восточнославянских племенных диалектов в современных великорусских говорах. Верхневолжские (тверские) кривичи // Славяноведение. 2011. № 6. С. 3-19.
Носов 1981 - Носов Е.Н. Некоторые общие вопросы изучения погребальных памятников второй половины I тысячелетия н.э. в Приильменье // Советская археология. 1981. № 1. С. 42-56.
Седов 1974 - Седов В.В. Длинные курганы кривичей. М.: Наука, 1974. 96 с.
Седов 1994 - Седов В.В. Славяне в древности. М.: Фонд археологии, 1994. 343 с.
Седов 1999 - Седов В.В. Древнерусская народность. М.: Языки русской культуры, 1999. 312 с.
Шмидт 2012 - Шмидт Е.А. Кривичи Смоленского Поднепровья и Подвинья (в свете археологических данных). Смоленск: Издательство СмолГУ, 2012. 168 с.
Штыхаў 1992 - Штыхаў Г.В. Крывічы: па матэрыялах раскопак курганоў ў паўночнай Беларусі. Мінск: Навука i тэхнiка, 1992. 191 с.
Щеглова 2009 - Щеглова О.А. Волны распространения вещей из Подунавья на северо-восток в VI-VIII вв. как отражение миграций или культурных влияний // Труды Государственного Эрмитажа. Т. 49. СПб.: Издательство Гос. Эрмитажа, 2009. С. 39-65.
Rospond 1968 - Rospond S. Prasłowianie w świetle onomastyki // I Międzynarodowy kogres archeologii słowiańskiej. Т. I. Wrocław; Warszawa; Kraków, 1968.
Udolph 1981 - Udolph J. Die Landnahme der Ostslaven im Lichte der Namenforschung // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Wien, 1981. Bd. 29. S. 321-336.
[1] Инфильтрация славян в Восточную Европу из Дунайского региона в этот период имела место (Седов 1999: 183-204; Щеглова 2009), но она по своим масштабам совершенно не может претендовать на то, что эти мигранты поглотили и ассимилировали массы восточноевропейского населения.
Опубликовано в: Исторический формат. 2015. № 4. С. 344-349