Максим Жих. Ранние славяне в Среднем Поволжье по письменным и археологическим данным

Максим Жих. Ранние славяне в Среднем Поволжье по письменным и археологическим данным

I. Проблема этнической атрибуции носителей именьковской культуры в науке 1950-х – 2000-х годов

 

Первый этап археологического изучения именьковской культуры охватывает период с начала археологического изучения Среднего Поволжья, которое, первоначально бессистемно, началось в XVIII-XIX вв., до середины 50-х гг., когда эта культура была выделена и названа «именьковской». Впервые памятники, которые впоследствии отнесут к именьковской культуре, выделила в своих работах В.В. Гольмстен, которая, однако, не отделяла их от мордовских древностей и датировала IX-X вв. На основании анализа арабских источников, которые помещают в Поволжье народ буртасов, В.В. Гольмстен именно с ними связывала эти памятники (Гольмстен 1946: 17-25). В дальнейшем гипотеза о буртасской их принадлежности ещё не раз повторялась в науке, в частности, её отстаивал в те годы Н.Ф. Калинин, опять-таки, смешивая в одно целое именьковские и мордовские древности. Он же впервые высказал мысль о значительном именьковском воздействии на генезис культуры Волжской Болгарии, которая впоследствии найдёт поддержку целого ряда учёных (Калинин 1955: 60-62; Калинин, Халиков 1954: 59-62).

В 1956 г. В.Ф. Генинг впервые ввёл в историографию термин «именьковская культура», которую он предложил датировать III-IX вв., после чего она переросла в болгарскую культуру. Сначала учёный считал «именьковцев» финнами (Генинг 1959: 208), а потом высказал гипотезу об их тюркском происхождении и приходе из Сибири (Генинг 1961: 334-336, и последующие работы).

До последнего отрицал существование именьковской культуры как археологического феномена А.П. Смирнов, который датировал соответствующие памятники IV-V вв. и считал их финно-угорскими, рассматривая в качестве позднего этапа городецкой культуры. При этом учёный относил Рождественский могильник к более позднему времени (VI-VIII вв.) и ошибочно считал его независимым по отношению к именьковской культуре памятником, связанным с миграцией в Среднее Поволжье славян с Левобережья Днепра, обратив внимание на его разительное сходство со славянским Волынцевским могильником (Смирнов 1951; 1962: 160-174; Краснов, Смирнов 1969: 291-296). Ныне принадлежность Рождественского могильника к именьковской культуре не вызывает сомнений, равно как и то, что Рождественский могильник хронологически предшествовал Волынцевскому, но не наоборот. Эти наблюдения А.П. Смирнова служат важным аргументом в пользу славянской этнической атрибуции «именьковцев».

Второй этап археологического изучения именьковской культуры охватывает период с середины 50-х до начала 80-х гг. В это время были проведены масштабные полевые исследования культуры, существенно уточнены её ареал, хронология и характерные особенности, а также высказан ряд гипотез относительно её происхождения и этнической атрибуции. В 1964 г. П.Д. Степанов высказал гипотезу о венгерской этнической принадлежности «именьковцев» (Степанов 1964: 144-147), не нашедшую поддержки у других археологов.

В 1967 г. вышла монография П.Н. Старостина, которая суммировала все собранные к тому времени археологические данные об именьковской культуре. П.Н. Старостин обосновал её датировку III/IV-VII вв. и высказал гипотезу о становлении культуры в условиях смешения местного финно-угорского и пришлого тюркского населения (Старостин 1967: 30-31). В дальнейшем П.Н. Старостин показал отсутствие связей между городецкими и именьковскими древностями и скорректировал свой вывод: роль финно-угорского населения в становлении именьковской культуры была незначительной и его основу составили пришедшие в Среднее Поволжье тюрки (Старостин 1971: 37-54). Впоследствии, после новых открытий, П.Н. Старостин отказался от идеи поисков восточных истоков именьковской культуры (Старостин 1986: 100) и признал убедительность гипотезы Г.И. Матвеевой о её славянской этнической атрибуции (Кляшторный, Старостин 2002: 210-217). В те же годы идею о тюркской атрибуции «именьковцев» отстаивал в своих работах и А.Х. Халиков (Халиков 1971: 272-292).

Третий этап археологического изучения именьковской культуры охватывает период с начала 80-х до середины 2000-х гг. В 1981 г. самарский археолог Г.И. Матвеева опубликовала статью, в которой произвела переворот в этнической атрибуции «именьковцев», показав западные истоки их культуры, связанные с кругом культур полей погребений, а конкретно с зарубинецкой культурой (Матвеева 1981: 52-73). В дальнейшем в ряде работ исследовательница уточнила этот вывод, установив, что именьковские древности имеют не только зарубинецкие, но и пшеворские аналогии (преимущественно с теми памятниками полиэтничной пшеворской культуры, которые В.В. Седов, И.П. Русанова, Д.Н. Козак и другие специалисты интерпретируют как славянские), а возможно и черняховские (Матвеева 1986: 158-171; 1997а: 206-217; 2004: 65-74).

Вывод Г.И. Матвеевой о том, что истоки именьковской культуры следует искать в древностях круга «полей погребений» был принят подавляющим большинством исследователей. Единственным принципиальным противником этой позиции ныне является Е.П. Казаков, который считает именьковскую культуру родственной турбаслинской и видит в носителях этих двух культур хионитов (Казаков 1998: 110-111). Ученый опирается на исследованные им памятники, отразившие взаимодействие и смешение двух культур, трактуя их как свидетельство родственности между ними. Однако ситуация смешения с турбаслинской культурой характерна лишь для одного из именьковских регионов и скорее отражает процесс взаимной ассимиляции их носителей, продвинувшихся в один и тот же район Закамья (Галкина 2006: 343-344; Жих 2011а: 32-33).

Новое определение археологических истоков именьковского населения позволило по-новому поставить вопрос и о его этнической атрибуции. Сама Г.И. Матвеева в 1988 г. высказала и в ряде последующих работ отстаивала тезис о славянской принадлежности именьковской культуры (Матвеева 1988: 11-13; 1997а: 206-217; 2004: 74-78). Эта идея была поддержана ведущим археологом-славистом, автором фундаментальной общей концепции славянского этногенеза, В.В. Седовым (Седов 1994: 49-66; 1994а: 309-315; 1995: 193-197; 2002: 245-255), авторитет которого закрепил её в науке. С той поры и по сей день большинство археологов придерживается гипотезы о славянстве «именьковцев» или, как минимум, о значительном славянском вкладе в становление этой культуры (В.Д. Баран, А.В. Богачев, Т.И. Останина, Р.Д. Голдина и т.д.).

В то же время установление факта западного происхождения именьковской культуры дало основу и предположению о его возможной балтской атрибуции, которую стал отстаивать А.Х. Халиков, опираясь на балтские заимствования в языках финно-угров и предположительно балтские гидронимы в именьковском ареале (Халиков 1988: 119-126). В.В. Седовым эти построения А.Х. Халикова были подвергнуты убедительной критике: во-первых учёный, профессионально занимавшийся ономастикой, показал полную несостоятельность балтских этимологий гидронимов именьковского ареала, предложенную А.Х. Халиковым, а во-вторых, указал на то, что предки мордвы, марийцев и чувашей общались с балтами, жившими на Оке и в Волго-Окском междуречье и предполагать, что балтские заимствования в их языках связаны с именьковской культурой оснований нет (Седов 1994: 58-59). Не смотря на эту убедительную критику, балтская гипотеза этнической атрибуции «именьковцев» имеет отдельных сторонников и ныне, так В.В. Приходько предпринял попытку собрать в её пользу новые гидронимические доказательства (Приходько 2011: 42-47).

Особое место в работах Г.И. Матвеевой и В.В. Седова заняла проблема судеб именьковского населения. Оба исследователя, как и П.Н. Старостин, не сомневаются в том, что после того как в конце VII в. именьковская культура прекратила своё существование и большинство её носителей покинуло Среднее Поволжье, часть «именьковцев» осталась на месте, влившись в состав населения Волжской Болгарии и оказав значительное влияние на развитие её экономики и культуры, в частности, на распространение земледелия (Старостин 1967: 31-32; Матвеева 2004: 77-79; Седов 1995: 195-197; 2001: 5-15; 2002: 254-255). Г.И. Матвеева отметила, что территория Волжской Болгарии соответствует ареалу именьковской культуры (Матвеева 2004: 79). Эти выводы принимаются ныне рядом археологов (Ю.А. Семыкин, А.В. Богачев и т.д.).

Опираясь на вывод А.П. Смирнова о родственности населения, оставившего Рождественский и Волынцевский могильники, В.В. Седов как бы «развернул» его выводы и заключил, что большая часть «именьковцев» ушла на юго-запад, где стала основой носителей волынцевской культуры. В доказательство этого тезиса В.В. Седов привёл следующие аргументы: хронологический стык между культурами (в конце VII в. исчезает одна, а в начале VIII в. появляется другая), близость погребального обряда, экономической жизни, хозяйства, керамических форм, домостроительства и т.д. (Седов 1994: 59-63; 1994а: 315; 1995: 193-194; 2002: 253-255). Часть археологов приняла вывод В.В. Седова (Приходнюк 1995: 73-74; 1998: 75-76; Матвеева 2004: 77), часть не согласилась с ним и ищет иные истоки волынцевского населения: автохтонные (О.В. Сухобоков), луки-райковецкие (И.О. Гавритухин и А.М. Обломский) или дунайские (А.В. Григорьев, О.А. Щеглова). Ныне вопрос о генезисе волынцевской культуры и её связях с культурой именьковской остаётся до конца нерешённым.

Гипотеза И.О. Гавритухина и А.М. Обломского о правобережных истоках волынцевской культуры (Гавритухин, Обломский 1996: 133, 144-147) была подвергнута В.В. Седовым справедливой критике: он указал на то, что опирается она на единственный аргумент – сходство печей, чего совершенно недостаточно для глобальных выводов о генезисе культуры в целом, а также на то, что сходные с волынцевскими печи днепровского правобережья находятся именно в тех правобережных районах, куда проникла волынцевская культура, то есть распространялись они в обратном направлении (Седов 1999: 84. Примеч. 72). От себя добавим, что для волынцевской культуры были характерны исключительно бескурганные могильники, в то время как на Правобережье Днепра уже с VI-VII вв. получил широкое распространение курганный обряд погребения, доля которого непрерывно возрастала. Таким образом, бескурганный погребальный обряд «волынцевцев» никак не мог быть принесён с правобережья, зато он находит очевидную параллель в именьковской обрядности, что служит дополнительным доказательством гипотезы В.В. Седова, которая, на наш взгляд, на данный момент является наиболее убедительной.

Четвёртый этап археологического изучения именьковской культуры начался примерно с середины 2000-х гг. Он характеризуется более пристальным вниманием к социальным структурам именьковского общества и поиском новых ответов на старые вопросы. Д.А. Сташенков высказал идею о неоднородности этнического состава именьковской культуры, о разных направлениях этнокультурных контактов её носителей в разных регионах и в разные периоды её истории. По его мнению, в становлении именьковской культуры сыграли свою роль мигранты из ареала культур полей погребений, местное население, какие-то позднескифские группы и т.д. (Сташенков 2005; 2006: 20-30).

Л.А. Вязов в своей работе, посвящённой социально-экономической истории «именьковцев», не касаясь прямо вопроса об их этнической атрибуции, сделал вывод, согласно которому, хозяйственная система именьковского населения имеет свои истоки в зарубинецких, киевских, позднедьяковских и мощинских традициях, что указывает на сложный многокомпанентный характер населения, оставившего именьковскую культуру (Вязов 2011: 19-20). Дальнейшая разработка гипотезы о полиэтничном характере именьковской культуры, если она окажется верной, вероятно, позволит в будущем выделить в её составе конкретные памятники, связанные как со славянским населением (можно полагать, что одним из таких памятников является Рождественский могильник, возможно, именно в этой группе памятников, а не в именьковской культуре в целом, лежат истоки волынцевских древностей), так и с другими этническими группами.

А.В. Богачев высказал интересную гипотезу, согласно которой «именьковцы» представляли собой одну из ветвей антов (Богачев 2011: 72-137).

В последнее время к вопросу этнической атрибуции именьковской культуры активно подключились историки. Уже давно исследователями восточных источников было замечено, что они помещают какую-то группу ас-сакалиба-славян в Среднем Поволжье. Опираясь на то, что Ибн Фадлан именует Волжскую Болгарию «страной славян», а её правителя «государем славян», ещё А.Я. Гаркави считал, что славяне составляли значительную часть населения этой страны (Гаркави 1870: 104-105).

В  1964 г. С.Г. Кляшторный ввёл в СССР в научный оборот известие ал-Куфи о столкновении арабского полководца Марвана со славянами в 737 г. на берегах «Славянской реки» и пришёл к однозначному выводу, что описываемые события происходили в Поволжье (Кляшторный 1964: 16-18). Есть и другие арабские и хазарские известия, помещающие славян в VIII-X вв. в Поволжье. Эти данные позволили С.Г. Кляшторному связать тех славян, которых знают арабы в Поволжье с «именьковцами» и их потомками (Кляшторный 2005: 68-72), что было поддержано П.Н. Старостиным, Г.И. Матвеевой и В.В. Седовым. При этом данные известия полностью подтверждают то, что часть «именьковцев» осталась в Поволжье после конца VII в. и влилась в состав болгарского населения.

Ныне арабским и хазарским известиям о славянах в Поволжье и проблеме их соотношения с именьковской культурой посвятил ряд работ М.И. Жих (Жих 2008: 138-154; 2011: 121-138; 2011а; 2013: 165-186; 2014: 41-67; 2015: 129-150), который подтвердил и развил наблюдения и выводы С.Г. Кляшторного, предположив, опираясь на этнонимы С.в.р, С.л.виюн, носителей которых письмо хазарского царя Иосифа локализует в Поволжье, что какие-то группы «именьковцев» могли именоваться словенами и северянами – этнонимами, хорошо известными в славянском мире (Жих, 2015: 129-150). При этом важно, что носители роменской культуры, восходящей к волынцевской, также именовались северянами. Это может служить ещё одним подтверждением гипотезы В.В. Седова о генетической связи между данными культурами.

Е.С. Галкина пришла к выводу, что термин ас-сакалиба-славяне, применяемый Ибн Фадланом к населению Волжской Болгарии бытовал в данном регионе в Х в. как демоним, т.е. обозначение жителей определенной территории, вне зависимости от их этнокультурной принадлежности. Его происхождение связано с этносом носителей именьковской культуры, которую с VIII в. сменяют тюркские и финно-угорские культуры. Путем от этнонима к демониму могли стать ассимиляционные процессы, происходившие в Среднем Поволжье (Галкина 2014: 24-31).

Важное значение имеют работы Р.Ш. Насибуллина и В.В. Напольских о предположительных «именьковских» заимствованиях в финно-угорские языки, которые, по мнению последнего, имеют протославянский или балто-славянский характер (Насибуллин 1992: 76-79; Напольских 1996: 197-206; 2006: 3-19). Выводы В.В. Напольских о соответствующих заимствованиях убедительны, однако их интерпретация вызывает вопросы. Во-первых, учёный жёстко придерживается гипотезы о балто-славянской языковой общности, и поэтому настойчиво именует «именьковский язык» «балто-славянским» (Напольских 2006: 3-4). Между тем, это гипотеза далеко не всеми лингвистами принимается (в частности, серьёзной критике подверг её О.Н. Трубачёв) и вне её рамок выводы В.В. Напольских могут звучать и иначе. Во-вторых, недоказанным остаётся главное: то, что выделенные В.В. Напольских в языках волго-камских финно-угров славянские и балтские языковые заимствования синхронны, а уж тем более – восходят к одному языку. Логичнее говорить как о балтских, так и о славянских языковых заимствованиях местных финно-угров, которые, скорее всего, независимы друг от друга (Жих 2011а: 21-25).

Новое направление в «именьковской» историографии открыл в своих работах казанский исследователь А.В. Овчинников, который показал, что на сугубо научную проблему этнической атрибуции «именьковцев» активное воздействие оказывают вненаучные факторы, в первую очередь, политические. В Татарстане негативно относятся к гипотезе о славянском происхождении «именьковцев» или их части, чинят препятствия исследователям, отстаивающим данную точку зрения (Овчинников 2009а: 4; 2009б; 2016: 151-169). Так, например, П.Н. Старостин длительное время не мог в печати высказать соответствующие взгляды, хотя пришёл к ним давно. Последнее подтвердил в интервью С.Г. Кляшторный, с которым П.Н. Старостин совместно написал главу о славянах Среднего Поволжья для многотомной обобщающей «Истории татар» (Кляшторный 2013: 69-70). Эти печальные факты, надеюсь, не станут помехой на пути дальнейшего прояснения сложных вопросов этнокультурной истории носителей именьковской археологической культуры учёными разных специальностей.

 

***

 

II. Арабская традиция об ас-сакалиба в Среднем Поволжье и именьковская культура: проблема соотношения

 

Уже давно учеными, исследующими арабские источники о Восточной Европе, было замечено, что некоторые из них помещают неких ас-сакалиба-славян[1] где-то в Среднем Поволжье (Гаркави 1870: 104-105; Кляшторный 1964: 16-18). Однако поскольку авторам других источников славяне в Среднем Поволжье известны не были, а археологические исследования в Волго-Камье не фиксировали, как считалось длительное время, признаков славянской материальной культуры, выводы из анализа указанных известий учеными делались различные. Так А.Я. Гаркави, опираясь на известия Ибн Фадлана, именующего ас-сакалиба волжских болгар и Ад-Димашки о волжских болгарах как о смеси тюрок и ас-сакалиба, считал, что славяне составляли значительную часть населения Волжской Болгарии и постепенно были ассимилированы тюрками (Гаркави 1870: 104-105), а С.Г. Кляшторный, проанализировав рассказ Ибн А‘сама ал-Куфи о походе Марвана против Хазарии в 737 году, также поместил славян, с которыми столкнулся арабский полководец, в Поволжье (Кляшторный 1964: 16-18). В противовес этому А.З.В. Тоган те же известия приводил в качестве доказательства того, что этноним сакалиба в арабской традиции мог обозначать не только славян, но и другие народы Восточной Европы: тюрок, финно-угров и т.д. (Togan 1939: 296. См. также: Артамонов 2002: 234). Характерно, что только известия об ас-сакалиба в Поволжье дают основания для последнего вывода: Ибн Фадлан – единственный автор, лично побывавший в Восточной Европе и употребивший этноним ас-сакалиба так, что в нем можно увидеть не славян (Мишин 2002: 42).

Новый импульс дискуссия об ас-сакалиба в Среднем Поволжье получила после того как в археологической науке была выдвинута гипотеза о славянской этнической атрибуции именьковской культуры, существовавшей в этом регионе в IV-VII вв. н.э. (историографию вопроса об этнокультурной атрибуции «именьковцев» см.: Матвеева 2004: 65-79; Сташенков 2005: 8-16; 2006: 20-30; Расторопов 2009: 139-142; Овчинников 2009: 110-115; Жих 2016: 57-65). Именьковская культура была выделена в 1950-е гг. Н.Ф. Калининым и В.Ф. Генингом (последний и дал ей утвердившееся в науке наименование). Долгое время исследователи пытались связать ее происхождение или с местными финно-угорскими культурами или с миграцией в регион тюрок, но ни первое, ни второе так и не было надежно доказано: ни в финно-угорских, ни в тюркских культурах не находилось многих важных элементов именьковской культуры. Переворот в этнокультурной атрибуции именьковского населения произвела в 1981 году самарский археолог Г.И. Матвеева, сопоставившая материалы именьковской и зарубинецкой культур и пришедшая к выводу о родственности оставившего их населения (Матвеева 1981: 52-73). В цикле своих дальнейших работ Г.И. Матвеева и поддержавший ее известный археолог-славист В.В. Седов убедительно обосновали вывод о том, что происхождение именьковской культуры связано с несколькими миграционными волнами из ареала культур полей погребений: зарубинецкой, пшеворской и черняховской (Матвеева 1986: 158-171; 2004: 65-74; Седов 1994: 55-58; 1994а: 309-315; 2002: 245-249), который ныне признан подавляющим большинством исследователей[2]. Ну а поскольку именно в рамках этих культур при различии взглядов по ряду конкретных вопросов подавляющее число археологов-славистов (Б.А. Рыбаков, И.П. Русанова, В.В. Седов, П.Н. Третьяков, Е.А. Горюнов, В.Д. Баран, Д.Н. Козак, Р.В. Терпиловский, Б.В. Магомедов, Е.В. Максимов, С.П. Пачкова, Л.Д. Поболь, А.М. Обломский, О.М. Приходнюк и т.д.) ищет предков исторических славян, то высказанная Г.И. Матвеевой гипотеза о принадлежности именьковской культуры одной из праславянских группировок (Матвеева 1988: 11-13; 2004: 74-78) нашла поддержку целого ряда археологов и стала преобладать в науке (Седов 1994: 58-65; 1994а: 315; 1995: 193-197; 1999: 59-62; 2002: 252-255; Баран 1997: 154; Кляшторный, Старостин 2002: 210-217; Богачев 2011: 72-137). Были высказаны также гипотезы о происхождении волынцевской культуры, славянская принадлежность которой не вызывает сомнений, от именьковской (Седов 1994: 59-63; 1994а: 315; 1995: 193-194; 1999: 59-60; 2002: 253-255; Приходнюк 1995: 73-74; 1998: 75-76) и о том, что часть «именьковцев» не покинула Среднее Поволжье и влилась в состав волжских болгар, оказав существенное влияние на экономику и культуру Болгарии, в частности, на развитие в ней земледелия (Старостин 1967: 31-32; Седов 1995: 195-197; 1999: 60-61; 2001: 5-15; 2002: 254-255; Семыкин 1996: 71-73; Матвеева 1997: 98-99; 2004: 77-79; Богачев 2011: 82-83, 312).

Гипотеза о славянстве носителей именьковской культуры позволила многим ученым связать именно с ними ас-сакалиба (Кляшторный 2001: 56-60; 2005: 68-72; Седов 1995: 196-197; 2002: 254-255; Матвеева 2004: 79; Галкина 2006: 195-202, 339-345; 2006б: 380-382), упоминаемых в Среднем Поволжье арабами. Согласились с этим, однако, не все. Более того – как это часто бывает, после периода этнузиазма наступил период определенного скепсиса.

Ученики Г.И. Матвеевой начали определенную ревизию ее взглядов и стали более осторожно подходить к вопросу об этнической атрибуции населения, оставившего именьковскую культуру. Во-первых, отмечается, что происхождение ядра ее носителей из ареала культур полей погребений не означает автоматически славянской принадлежности культуры, так как культуры полей погребений были полиэтничными, в чем ныне уже мало кто сомневается. Во-вторых, связь именьковской культуры с волынцевской остается под вопросом, существуют и другие гипотезы генезиса волынцевской культуры (Гавритухин, Обломский 1996: 133, 144-147; Сухобоков 1998: 49-57). В третьих, именьковская культура прекращает свое существование к концу VII в., а арабские известия об ас-сакалиба в Поволжье относятся к VIII-X вв. Однозначных и бесспорных данных о сохранении в этот период в регионе групп потомков именьковского населения пока нет, оно лишь предполагается.

По этим причинам двое учеников Г.И. Матвеевой заняли скептическую позицию в вопросе о соответствии именьковского населения Среднего Поволжья тем ас-сакалиба, которых атаковал Марван в ходе своего хазарского похода. Д.А. Сташенков, солидаризируясь с тем маршрутом похода Марвана, который обосновали А.З.В. Тоган, М.И. Артамонов и С.Г. Кляшторный, в определении этнической сущности этих ас-сакалиба близок к первым двум исследователям, не признававшим в них славян: ученый усматривает в них не потомков «именьковцев», а носителей кочевнических новинковских памятников: хазар или буртасов (Сташенков 1999: 36; 2003: 339). Проблема сомнительности данной гипотезы в том, что оба эти народа были хорошо известны арабам и под собственными именами описаны во множестве арабских произведений. С какой стати в данном случае арабы приняли их за славян, также хорошо им к тому времени известных, – совершенно не понятно.

Учитывая это обстоятельство и признавая, что Д.Е. Мишин убедительно показал проблематичность неславянской атрибуции ас-сакалиба восточных авторов в принципе, Н.А. Лифанов пошел по другому пути и высказал идею, близкую к точке зрения Б.А. Рыбакова и А.П. Новосельцева, о том, что столкновение Марвана  со славянами произошло где-то в западной части бассейна Дона (Лифанов 2010: 305-309). К сожалению, касаясь ключевого для определения маршрута похода Марвана вопроса – местонахождения хазарского города ал-Байда’– ученый не проанализировал самостоятельно источники, а сослался на противоречащую им точку зрения А.П. Новосельцева, почему-то отождествившего этот город с Самандаром, в то время как источники упоминают эти два города одновременно и как разные географические объекты (см. ниже).

При этом ни Д.А. Сташенков, ни Н.А. Лифанов не дали объяснения всему комплексу восточных известий об ас-сакалиба в Поволжье, ограничившись лишь известиями, повествующими о столкновении Марвана с ас-сакалиба.

В условиях такой противоречивой историографической ситуации к анализу арабской традиции об ас-сакалиба в Среднем Поволжье обратился автор этих строк (Жих 2008: 138-154; 2011: 121-138; 2011а; 2013: 165-186; 2014: 41-67; 2015: 129-150). Ниже излагаются основные положения и выводы, к которым я пришел в результате своей работы.

 

* * *

 

III. Славяне Среднего Поволжья в арабских источниках

 

Очень важный и хронологически наиболее близкий ко времени существования именьковской культуры блок информации, связанной с ас-сакалиба в Поволжье представлен в известиях, посвященных арабскому походу 737 года против Хазарии, самое подробное из которых принадлежит перу историка Ибн А‘сама ал-Куфи (ум. в 926 г. Интересующее нас известие входит в состав его «Книги завоеваний»/«Китаб ал-футух») (Кляшторный 1964: 16-18; ал-Куфи 1981: 50-51; Гараева 2002: 468; Калинина 2007: 159-160), упоминающего при этом и гидроним Нахр ас-сакалиба («река славян»), на берегах которой и столкнулось в ходе названного похода со славянами арабское войско. Вопрос о том, какую реку подразумевает он под именем «Славянской» и является ли она тем же водным объектом, что и у Ибн Хордадбеха, Ибн ал-Факиха и Абу Хамида ал-Гарнати вызвал длительную дискуссию в ходе которой мнения исследователей распределились в основном между двумя крупнейшими реками Юго-Восточной Европы[3]: одни ученые связывали ее преимущественно с Доном (см. например: Рыбаков 1953: 873; ал-Куфи 1981: 81; Новосельцев 1990: 115, 184-187; 2000: 276-278; Лифанов 2010: 305-309), другие – с Волгой (см. например: Togan 1939: 307; Артамонов 2002: 234-237; Кляшторный 1964: 16-18; 2001: 56-60; 2005: 68-72; Мишин 2002: 42-43. Примечание 1; Галкина 2006: 195-202, 313; Сташенков 1999: 36; 2003: 339; Смокотина 2009: 110-122). К настоящему времени этот вопрос не является окончательно разрешенным[4].

В 737 г. наместник халифа (позже сам ставший халифом) Марван ибн Мухаммад предпринял грандиозный поход против Хазарии, ставший кульминацией длительного периода арабо-хазарских войн, шедших за гегемонию на Кавказе почти столетие (примерно с середины VII в.). Целью Марвана был решительный разгром Хазарии, который должен был навсегда положить конец ее претензиям на гегемонию в Закавказье и на Северном Кавказе. Марван своей цели достиг: Хазарский каганат потерпел сокрушительное поражение, его центры, расположенные в современном Дагестане (Баланджар, Самандар и т.д.) были разгромлены (об этом походе см.: Артамонов 2002: 233-238 и сл.; Плетнева 1986: 39-40; Новосельцев 1990: 184-187; Галкина 2006: 312-313). Именно после этого разгрома[5] усиливается, начавшееся несколько ранее, из-за арабской угрозы, перемещение населения и политических центров каганата на север – в безопасные степи Северного Прикаспия, Нижнего Подонья и Поволжья.

Восходящая к разным источникам информация о походах Марвана против Хазарии, которые не всегда можно четко идентифицировать и отождествить друг с другом[6], присутствует у ряда арабских авторов: ал-Йа‘куби, Ибн ал-Факиха, ал-Балазури, ат-Табари, Бал‘ами, ал-Куфи, Халифы ибн Хаййата, Ибн ал-Асира и  т.д. (Калинина 2007: 158-159). Из них в рассказах ал-Балазури, ал-Куфи и Ибн Хаййата, рассказ которого содержит несколько иную версию событий[7], которая может помочь прояснить некоторые неясности в рассказе двух первых авторов, говорится о том, что Марван во время своей войны с Хазарией напал на народ ас-сакалиба т.е. славян. Предпринимавшиеся периодически попытки отождествить ас-сакалиба ал-Балазури, ал-Куфи и Ибн Хаййата с каким-либо иным народом, который арабы приняли за славян, например, буртасов (Артамонов 2002: 234), касогов (Тортика 2006: 280-288) и т.д. лишены оснований, так как все эти народы были хорошо известны арабам под их собственными названиями. Под этнонимом ас-сакалиба практически во всех известных случаях арабские авторы понимали именно этнических славян. К моменту похода Марвана арабы уже хорошо были знакомы со славянами: еще в VII в. те проникали из Византии на земли Халифата, нередко в весьма значительном количестве и вступали в ряды арабской армии (Гаркави 1870: 3-4; Мишин 2002: 101-114). То, что речь в рассказах о походе Марвана идет именно о славянах подтверждает и одна  фраза у ал-Куфи, в которой говорится, что наряду со славянами Марван напал и на других «неверующих» т.е. язычников. Это ясно говорит о том, что этноним сакалиба означает здесь вполне конкретный народ и не используется в каком-то «расширительном» смысле. В целом рассказ ал-Куфи о столкновении Марвана со славянами наиболее подробен: «[войска Марвана] выступили и вскоре достигли города ал-Байда’, в котором пребывал хакан, царь хазар. Говорит [автор]: Марвану и мусульманам в стране хазар сопутствовал успех, и они достигли земель, расположенных за Хазарией. Затем они совершили набег на ас-сакалиба и на другие соседние племена неверующих и захватили из них в плен 20 тысяч семей. После этого они пошли дальше и вскоре добрались до реки славян (нахр ас-сакалиба) (выделено мной – М.Ж.)» (Калинина 2007: 159).

Далее описывается разгром хазарского войска на ее берегах. Чтобы понять, в каких местах произошло столкновение Марвана со славянами надо сначала выяснить местонахождение города ал-Байда’, которое является дискуссионным (обзор гипотез см.: Новосельцев 1990: 125-128) и от положения которого зависит общая реконструкция маршрута похода арабского полководца. Существуют две основные гипотезы ее местоположения. Согласно одной из них, это название первой столицы хазар на Нижней Волге (см. например: Артамонов 2002: 234; Плетнева 1986: 39). По другой гипотезе город этот находился в современном Северном Дагестане. Допускалось даже полное отождествление трех хазарских «столиц», находившихся в Северном Дагестане: Баланджара[8], Самандара[9] и ал-Байда’ (Заходер 1962: 183), для чего нет никаких оснований, равно как и для отождествления Самандара и ал-Байда’ (Новосельцев 1990: 128; 2000а: 374), основанного на том, что оба эти названия являются семантически тождественными и этимологизируются как «белый город» (Самандар) и «белая» (ал-Байда’). Однако, во-первых, подобные названия городов были весьма распространены в Хазарии (вспомним, хотя бы Саркел, название которого означает «белая крепость»). Особенно важно, что и одна из частей Итиля носила название Сарашен – «желтый (город)», арабским аналогом которого вполне могло быть ал-Байда’ – «белая» (Артамонов 2002: 398). Во-вторых, авторы, повествующие о походе Марвана (ал-Куфи, ибн Хаййата и др.) упоминают Самандар и ал-Байда’ вместе как разные города, поэтому отождествлять их невозможно. Причем, судя по всему, ал-Байда’ находилась севернее Самандара (Марван взял Самандар и двинулся на ал-Байда’)[10]. Так что, наиболее вероятно, что речь действительно идет о первой столице хазар на Нижней Волге, ставшей впоследствии частью Итиля. Второй его частью стал город Хамлидж, хотя, по-видимому, слияние их произошло далеко не сразу, а лишь в IX в., так как еще Ибн Хордадбех упоминает вместо одного Итиля два отдельных города: Хамлидж и ал-Байда’ (Ибн Хордадбех 1986: 124). Именно поэтому город ал-Байда’ впоследствии исчезает со страниц источников и не упоминается ни в каких рассказах о последующих событиях.  Любопытно, что ал-Масуди рассказывает о древних хазарских столицах Баланджаре и Самандаре и о переносе хазарами, вследствие похода Марвана, столицы из Самандара в Итиль (Галкина 2006: 312. Примеч. 4). Судя по всему, имя нового города уже заслонило древнее название одной из его частей, бывшей некогда отдельным городом.

Учитывая нижневолжское расположение города ал-Байда’, можно уверенно говорить о том, что в данном рассказе под «Славянской рекой» понимается Волга. Арабские войска, разгромив центры каганата, находившиеся в современном Дагестане, двигались в направлении ал-Байда’, где находился хазарский каган, который при приближении арабских войск бежал, очевидно, на север вдоль волжских берегов: так как он не был готов к битве ему не было никакого смысла переходить на правый берег реки, по которому двигалась арабская армия. Марван, твердо намереваясь добиться в этой войне полного разгрома Хазарии, последовал за ним, причем дошел до земель, находившихся «за Хазарией», где и произошло его столкновение со славянами и «другими соседними племенами неверующих», а затем и разгром хазарского войска. Видимо, Марван достиг тех мест, где проживали славяне – потомки носителей именьковской культуры. Иного объяснения этому известию нет и оно подтверждает позицию тех археологов, которые считают, что какая-то часть «именьковцев» осталась в Среднем Поволжье после конца VII в.

Интересные подробности относительно дальнейшей судьбы захваченных в плен славян сообщает ал-Балазури: «Марван совершил набег на ас-сакалиба, которые были в стране хазар, взял в плен из их числа 20 000 семей и расселил их в Кахетии. Потом они убили своего властителя и бежали, но их догнали и перебили» (Калинина 2007: 160)[11].

Решение Марвана о переселении славян[12], возможно, было вызвано арабским опытом использования славян в качестве стражей и военных поселенцев на приграничных территориях. Например, у кордовских эмиров и халифов существовала «славянская гвардия». Переходя из Византии в арабские владения на Ближнем Востоке, славяне расселялись большими массивами в Сирии и других областях арабского мира, пополняя войска халифов (Левицкий 1964: 6-15; Мишин 2002: 101-136). Практику использования славян в качестве федератов практиковал и сам Марван, став халифом (Гаркави 1870: 37; Мишин 2002: 114). Очень интересно и то, что, как указывает В.М. Бейлис, «хаджибом (придворным, ведавшим внутренними покоями резиденции, камергером) халифа Марвана (Марван стал халифом в 744 и был им до 750 гг. – М.Ж.) был неизвестный нам ближе Саклаб, возможно, вольноотпущенник из числа пленных ас-сакалиба, захваченных во время походов Марвана на север от Кавказа» (Бейлис 2000: 51. Примеч. 3 к части XIX).

Любопытные данные о нападении Марвана на славян, которые отличаются от сведений ал-Куфи и ал-Балазури, приводит Халифа ибн Хаййата ал-‘Усфури. Описание самого похода 737 г. у него очень лаконично и не содержит никаких сведений о столкновении Марвана со славянами: «В этом году Марван ибн Мухаммад предпринял дальний поход из Арминии (Общее название Закавказья, принятое в арабской литературе – М.Ж.). Он проник в ворота алан (Баб ал-Лан – Дарьяльское ущелье – М.Ж.), прошел землю ал-Лан (землю алан – М.Ж.), затем вышел из нее в страну хазар и прошел Баланджар и Самандар и дошел до ал-Байда’, в которой пребывает хакан. Хакан бежал из города» (Бейлис 2000: 43).

Сведений о дальнейших боевых действиях Марвана с хазарами и славянами здесь нет. Зато под 114/732-733 г. Халифа ибн Хаййата приводит уникальные сведения: «Сказал Абу Халид со слов Абу-л-Бара’а: «Марван выступил в сто четырнадцатом году и [продвигался], пока не перешел реку ар-Р.мм. Он убивал, угонял в плен и совершал набеги на ас-сакалиба» (Бейлис 2000: 42).

Другие авторы (см. например: ал-Куфи 1981: 48) под этим годом сообщают о походе Марвана на хазар, который закончился, в сущности, безрезультатно (если не считать захваченного скота) из-за погодных условий (шли почти непрерывные дожди и дороги сделались непроходимыми) (об этом походе см.: Артамонов 2002: 232; Плетнева 1986: 38), но ничего не упоминают о столкновении Марвана со славянами. В то же время, Халифа ибн Хаййата под этим годом ничего не говорит о походе против хазар[13]. Видимо, у него имеет место определенная путаница относительно походов Масламы и Марвана против Хазарии. Поэтому, вероятнее всего, этот рассказ следует связывать с «усеченным» описанием похода 737 г., которое имеется у нашего автора и считать их частями повествования об одном и том же походе Марвана – походе 737 г.

Для локализации места столкновения Марвана со славянами мы в данном рассказе имеем лишь один ориентир –  реку ар-Р.мм. Это название больше не встречается в арабской литературе, поэтому локализация этой реки представляет собой серьезную проблему. В.М. Бейлис лишь осторожно отметил, что, по всей видимости, это «одна из больших рек, протекающих севернее Кавказского хребта» (Бейлис 2000: 51. Примеч. 2 к части XIX). Н.Г. Гараева считает, что это, возможно, Аракс или ал-Лан (Гараева 2002: 461). Однако, ничего не известно о проживании славян вблизи этих рек. С большой долей уверенности можно предположить, что ар-Р.мм – это искаженный вариант названия Волги, которая в античной традиции была известна, как Ра (Оар, Аракс, Рос). Античное название Волги отражает ее древнее иранское имя. Возможно, она же фигурирует в Авесте как Рангха, Ранха. От североиранских народов (скифов, сарматов и т.д.) это название переняли и финно-угры (Подосинов 2000: 230-239; 2007: 70-85). Именно под своим античным именем она была известна и ранним арабским ученым (Калинина 2007: 135-138). Видимо, в тексте Халифы ибн Хаййата мы имеем дело с искаженным античным названием Волги. Это полностью согласуется с данными ал-Куфи о месте столкновения Марвана со славянами. Если это предположение верно, то Халифа ибн Хаййата локализует место столкновения Марвана со славянам там же, где и ал-Куфи – на волжских берегах. В походе 732 г. Марван никак не мог зайти так далеко.

В том, что Марван достиг Среднего Поволжья ничего невероятного, вопреки мнению некоторых исследователей, нет. Тоже самое сделали еще две армии, также вторгшиеся в пределы Восточной Европы через Северный Кавказ: войска Джебе и Субедея и рати Тамерлана. Видимо, маршрут похода Марвана был примерно аналогичен маршруту похода Тамерлана и его сражение с Хазарами произошло, по всей вероятности, примерно в том же районе, что и битва Тимура с Тохтамышем. Поход Марвана отличался от всех более ранних арабских походов на Хазарию как своими масштабами, так и теми целями, которые он преследовал (полное устранение «хазарской проблемы»). Соответственно, Марван был полон решимости разгромить хазарские войска, а потому преследовал их до конца. Интересно, что враги Марвана прозвали его «глухим» – не слушающим «голоса разума», отмечая, таким образом, его склонность к смелым и нестандартным действиям.

Другие известия арабских авторов подтверждают правильность именно средневолжской локализации встреченных Марваном ас-сакалиба и отождествления Нахр ас-сакалиба с Волгой. Нахр ас-сакалиба – «Славянской рекой» – называет проделанный им путь по Волге от Булгара до впадения в нее Оки и далее вверх по Оке к Десне, Днепру и Киеву арабский путешественник XII века Абу Хамида ал-Гарнати (ал-Гарнати 1971: 35. Анализ этого известия см.: Жих 2011а: 39-42). Аналогично называют путь от Азовского моря вверх по Дону, далее волоком в Волгу и вниз по этой реке Ибн Хордадбех и Ибн ал-Факих ал-Хамадани (анализ их соответствующих известий см.: Жих 2011а: 43-54). В сообщении об этом пути отразились существующие в арабской традиции представления о Доне как о рукаве Волги (Галкина 2010: 60), основанные частью на античной географии, а частью именно на существовании волго-донского пути: «реки» средневековой арабо-персидской географии (особенно в малоизвестных восточным ученым регионах) – это, прежде всего, торговые магистрали (Галкина 2006: 231).

Еще более любопытно то, что Ибн Хордадбех говорит о том, что Хамлидж – хазарский город в низовьях Волги – расположен на реке, которая течет из «страны славян» (билад ас-сакалиба) (Ибн Хордадбех 1986: 109. Анализ этого известия и его связи с гидронимом Нахр ас-сакалиба у Ибн Хордадбеха см.: Жих 2011а: 48-49). При этом арабы знали Волгу лишь от пределов Волжской Болгарии, далее они туманно представляли себе локализацию ее истоков и искали их  «далеко на востоке: в земле киргизов между гузами и кимаками, в «северных горах» где-то на севере Алтая и т.п.» (Галкина 2006б: 378).

Важный характер имеют сведения, содержащиеся в «Записке» (Рисала) Ахмеда Ибн Фадлана – участника отправленного халифом аль-Муктадиром в 922 г. посольства к правителю Волжской Болгарии, которого он последовательно (всего 12 раз) именует маликом ас-сакалиба – «государем славян»[14], дважды называет всю подвластную ему страну «страной славян»: «И когда прибывает корабль из страны (города) хазар в страну (город) славян, то царь выезжает верхом и пересчитывает то, что в нем (имеется), и берет из всего этого десятую часть» (Ибн Фадлан 1939: 78); «Хазары и царь их все иудеи, и славяне и все, кто соседит с ними, (находятся) в покорности у него (царя), и он обращается к ним (словесно), как к находящимся в рабском состоянии, и они повинуются ему с покорностью» (Ибн Фадлан 1939: 86).

И один раз упоминает «славян» в начале своей записки в числе народов, которые он видел и в землях которых побывал: «Это – [Книга Ахмада Ибн Фадлана ибн-аль-‘Аббаса ибн Рашида ибн-Хаммада, клиента Мухаммада ибн-Сулаймана, посла аль-Муктадира к царю славян], в которой он сообщает о том, что он сам видел в стране турок, хазар, руссов, славян, башкир и других (народов)» (Ибн Фадлан 1939: 55).

Учитывая то, что волжские болгары здесь не названы, вполне очевидно, что именно они и поименованы нашим автором «славянами».

Из всего блока известий о поволжских ас-сакалиба это первым попало в поле зрения ученых и такое словоупотребление Ибн Фадлана сразу поставило их в своеобразный тупик: как уже говорилось, это единственный случай, когда автор, лично побывавший в Восточной Европе, кажется, именует ас-сакалиба не славян. А.Я. Гаркави предположил, что данный факт связан с тем, что славяне составляли немалое число жителей Волжской Болгарии (Гаркави 1870: 105), однако такой вывод в то время не имел под собой серьезной опоры в источниках и потому не получил распространения. Подобная ситуация, когда славянам в составе населения Волжской Болгарии не находилось места, привела некоторых исследователей к выводу о том, что у Ибн Фадлана этот этноним применен расширительно и что он в арабской традиции мог обозначать не только славян, но и другие народы Восточной Европы: тюрок, финно-угров и т.д., о чем шла речь в начале статьи. Однако, больше примеров такого «расширительного» употребления арабскими авторами этнонима ас-сакалиба неизвестно, что делает такое предположение очень шатким.

Д.Е. Мишин недавно предположил, что мы имеем тут дело с простой ошибкой арабского автора: по мнению ученого маликом ас-сакалиба именовал себя царь Алмуш в послании к халифу ал-Муктадиру с целью «показать себя мощным правителем, которому повинуются многие народы, и с которым, следовательно, выгодно поддерживать союзнические отношения», что и отразилось в «Записке» Ибн Фадлана (Мишин 2002: 29-33; 2007: 100-109). Но и это объяснение не выглядит убедительным. Во-первых возникает вопрос: почему Алмуш в числе своих (реальных или мнимых) подданных так выгородил славян, что не упомянул других своих подданных? Это не находит никакого объяснения. Во-вторых, Д.Е. Мишин не учел того, что именование Алмуша «государем славян», а его подданных «славянами» исходило именно от самого Ибн Фадлана, в то время как сам Алмуш называл себя «царем Булгара», что было подмечено еще А.П. Ковалевским (Ковалевский 1954: 33-34): «на его минбаре уже провозглашали за него хутбу: «О, Аллах! сохрани (в благополучии) царя Балтавара, царя Булгара» (Ибн Фадлан 1939: 68); «он (хатиб) стал провозглашать за него (царя) хутбу: “О, Аллах! сохрани раба твоего Джа'фара ибн-'Абдаллаха, повелителя (эмира) Булгара, клиента повелителя правоверных”» (Ибн Фадлан 1939: 68).

Это говорит о том, что в определении жителей Среднего Поволжья, как славян, Ибн Фадлан скорее следовал определенной традиции, сложившейся в арабском мире, другие примеры которой были приведены выше. И у нас есть все основания полагать, что за этой традицией стоял реальный исторический факт – проживание в Среднем Поволжье «именьковцев» и, вероятно, их потомков. Поэтому в объяснении употребления этого этнонима Ибн Фадланом мы считаем логичным вернуться к позиции А.Я. Гаркави (ср.: Седов 2002: 254-255; Галкина 2006: 344-345; 2006б: 382). Это тем более логично сделать, что согласно свидетельству Ад-Димашки, также привлеченному ученым, паломники из Волжской Болгарии, бывшие в 433 г.х. (1041-1042 гг.) в Багдаде, на вопрос кто они отвечали, что их народ – это смесь тюрок и сакалиба (Гаркави 1870: 105). Данное свидетельство полностью подтверждает позицию тех археологов, которые говорят о включении потомков славян-«именьковцев» в состав населения Волжской Болгарии. В этой связи любопытно, что в описании Ибн Фадланом быта жителей Волжской Болгарии имеются как элементы кочевой жизни (юрты), так оседлой (дома, земляные ямы для хранения зерна и т.д.), а В.В. Седов и Г.И. Матвеева именно с именьковским наследием связывали весьма быстрое оседание болгар на землю.

Обращает на себя внимание и еще одно обстоятельство, являющееся прямой параллелью к известию Ад-Димашки: спутниками посла Сусана ар-Расси и Ибн Фадлана были Такин ат-Турки (тюрок) и Барис ас-Саклаби (славянин) (Ибн Фадлан 1939: 55). По всей видимости, именно известная арабам двусоставность населения Волжской Болгарии побудила посольство взять с собой, по всей видимости в качестве переводчиков, тюрка и славянина. Переданное Ибн Фадланом имя Барис (также возможно его прочтение как Барас или Барус: Ибн Фадлан 1939: 90) сближают с тюркским Барс (Ибн Фадлан 1939: 90), однако это мало что значит: имена легко перенимали, тем более в условиях этнокультурного синтеза (который по Ад-Димашки имел место в Волжской Болгарии) или проживания в иноэтничной среде. Если же допустить, что ас-сакалиба – это просто ошибочное наименование волжских болгар (тюрок), то присутствие в составе посольства одновременно и «Тюрка» и «Славянина» необъяснимо. Последний, очевидно, должен был или быть славянином или, как минимум, владеть славянским языком (и выступать в качестве переводчика), за что и получил свою нисбу, которую обычно носили в арабском мире оказавшиеся там славяне[15].

Любопытное этногенетическое предание, также, вероятно, связанное с именьковскими славянами передает Гардизи в своем сочинении «Зайн ал-Ахбар» (XI в.): «<Одни из вождей ас-сакалиба был вынужден удалиться из родных мест, т.к. совершил убийство румийца>… он пришел к хазарам, и хакан хазар принимал его хорошо, пока он не умер. Следующий хакан, однако, был сильно настроен против него, и он вынужден был уйти из этого места. Отделившись вновь, он пришел к Басджирту. Басджирт происходил из знатных хазар и его местопребывание было между хазарами и кимаками. У него было 2000 конных воинов. Далее хан хазар послал человека к Басджирту, приказав ему выгнать Саклаба. Он сообщил это Саклабу, и тот удалился в область тогуз-огузов. Между ним и некоторыми из них были узы родства. Но когда он прибыл к месту на дороге между кимаками и тогуз-огузами, хан тогуз-огузов стал отдаляться от его собственного племени, обидевшись на них. Соответственно, многие из них были убиты им, рассеялись и стали по одному или по двое приходить к Саклабу. Всех, кто пришел, он принял и обходился с ними хорошо, пока они не стали многочисленны. Тогда Саклаб послал к Басджирту и присоединился к нему, пока не стал могущественным. Тогда он совершил набег на гузов, убил многих из них и многих захватил в плен, и так получил великое богатство, как в смысле награбленного добра, так и посредством пленных, которых всех продал (за выкуп). И племя, которое объединилось вокруг него, он назвал кыргызами (хирхиз). Вскоре вести о его богатстве достигли ас-сакалиба, и многие пришли к нему от ас-сакалиба вместе со своими семьями и имуществом.  Они смешались с теми, кто был там раньше, и образовали родственные связи, пока не стали одним народом. Это причина, по которой свойства и характерные черты ас-сакалиба можно обнаружить среди кыргызов: красноватые волосы и белизну кожи» (Галкина 2006: 341-342; 2006б: 381).

По мнению Е.С. Галкиной, которая впервые привлекла данное известие к исследованию интересующего нас вопроса, в этом предании отражены события, археологический эквивалент которых исследуется Е.П. Казаковым, но как уже отмечалось, неверно им осмысляется как изначальная родственность именьковской и турбаслинской культур: миграция в VI-VII вв. части именьковского населения в Закамье, где она столкнулась с «турбаслинцами», принимавшими участие в этногенезе башкир и постепенно была ими ассимилирована (Казаков 1996: 40-57; 1998: 88-150). Эти и другие моменты в легенде отражают (в «спрессованном виде», что характерно для подобных преданий) реальные взаимоотношения славян-«именьковцев» и их соседей (Галкина 2006: 342-344; 2006б: 381-382). Детальное изучение зафиксированного Гардизи предания и его сопоставление с данными других источников и археологическими материалами еще впереди.

 

* * *

 

IV. Славяне Среднего Поволжья в хазарских источниках

 

Хазары знали Нижнее и Среднее Поволжье куда лучше арабов, ведь оно входило в состав их государства. К сожалению, хазарские источники до нас практически не дошли и единственным хазарским памятником, в котором имеется систематическое описание территорий, подвластных хазарам, является знаменитое письмо хазарского царя Иосифа, адресованное испанскому еврею Хасдаи ибн Шафруту[16]. В пространной редакции письма имеется перечисление народов, живущих вдоль волжских берегов: «У (этой) реки (Атил = Волга. – М.Ж.) расположены многочисленные народы... Вот их имена: Бур.т.с, Бул.г.р, С.вар, Арису, Ц.р.мис, В.н.н.тит, С.в.р, С.л.виюн. Каждый народ не поддается (точному) расследованию и им нет числа. Все они мне служат и платят дань», после чего «граница поворачивает по пути к Хуварезму (Хорезму – М.Ж.)» (Коковцов 1932: 98).

В краткой редакции перечисления поволжских народов нет, сказано просто про «девять народов, которые не поддаются точному распознанию и которым нет числа» (Коковцов 1932: 81). Об упоминаемом последним народе С.л.виюн речь у нас еще пойдет впереди. Идентификация большинства других упоминаемых Иосифом народов не вызывает особых проблем: Бур.т.с – это буртасы, Бул.г.р – волжские болгары, Ц.р.мис – черемисы, Арису – эрзя или удмурты. В.н.н.тит, как показала недавно тщательно исследовавшая этнонимию письма Иосифа Е.С. Галкина, вопреки распространенному мнению, не вятичи, так как в этом случае никак невозможно было бы сочетание подряд двух букв нун в этом этнониме, так как означает оно не удвоение, а присутствие между ними краткой гласной. Логичнее сопоставить этот народ с упоминаемым в начале письма Иосифа этносом В.н.н.т.р (с точки зрения графики такая конъектура вполне допустима) и отождествлять его с унногундурами (оногурами), которых знает на Средней Волге и автор анонимного географического трактата «Худуд ал-алам». Унногундуры в числе ряда тюркских племен юго-востока Европы мигрировали в Поволжье в конце VIII века (Галкина 2006: 336-339; 2006б: 379-380).

Интересны два почти идентичных этнонима: С.вар и С.в.р. (Суур). Обычно под одним из них понимают сувар, также откочевавших в конце VIII в. в Поволжье, а под другим – восточнославянских северян, но источник не дает для этого никаких оснований, четко локализуя все перечисленные этносы в Поволжье. Дабы обойти это препятствие, Е.С. Галкина предположила, что речь здесь идет о двух группах сувар, разделение которых упомянуто у Ибн Фадлана (Галкина 2006б: 380; 2006: 339), что одно время казалось убедительным и мне (Жих 2011а: 16), однако возможно и другое объяснение: один из этих двух этнонимов действительно относится к северянам, но не к тем, которые жили на Левобережье Днепра, а к какой-то группе потомков именьковского населения. Особенно в этой связи интересна указанная выше гипотеза о происхождении волынцевской культуры от именьковской: именно потомки «волынцевцев» – носители роменской культуры в древнерусских летописях именуются север, северо или северяне. И фиксация аналогичного этнонима Иосифом в Среднем Поволжье служит определенным подтверждением правоты данной гипотезы, хотя категорически утверждать это нельзя: на славянской языковой почве[17] данный этноним мог развиться и независимо в разных частях славянского мира (подробнее о возможном наименовании какой-то части именьковского населения северянами см.: Жих 2015: 129-150).

Здесь пришло время вернуться к упомянутому выше этнониму С.л.виюн, которым в письме царя Иосифа завершается список поволжских народов и после которого граница Хазарии поворачивает к Хорезму. Связь этого названия с общим названием всех славофонных народов, бывшим также и непосредственным этнонимом ряда славянских «племен», несомненна. Но локализация его Иосифом настолько не укладывается в рамки традиционных представлений, что исследователи обычно просто игнорируют ее, понимая под С.л.виюн ту частью славян, «которая и согласно Повести временных лет платила дань хазарам» (Новосельцев 1990: 157). Делать это можно только при полном отрыве от контекста источника, ясно помещающего данный народ в Среднем Поволжье. Гораздо более логично объяснение Е.С. Галкиной, предположившей на основе анализа своеобразия формы этого этнонима в письме Иосифа и сопоставления его с наименованием славян в арабской традиции, что перед нами «эндоэтноним, непосредственно перенятый хазарами от одного из народов Поволжья» (Галкина 2006: 340; 2006б: 380). И таким народом могла быть только какая-то группа потомков именьковского населения, а сам этот эндоэтноним должен был звучать близко к форме словене[18]. Подобные имена, производные от общего самоназвания всех славяноязычных народов (точнее, ставшего таковым на определенном этапе), были достаточно распространены в славянском мире: словаки, словенцы, словене ильменские, словинцы-кашубы на побережье Балтики, славонцы в хорватской Славонии (Иванов, Топоров 2000: 415). Преимущественно они закреплялись на его окраинах – там, где славяне жили в иноэтничном окружении. Ситуация, при которой древнее самоназвание сохраняется преимущественно на окраинах расселения некоей этнической группы, в то время как в центральных ее частях оно постепенно утрачивается, весьма типична. Вспомним, к примеру, карпатских русинов, сохранивших древнерусское название русин, отразившееся еще в договорах Руси с Византией и относящееся в домонгольскую эпоху ко всему населению Киевской Руси (Суляк 2004: 9-10). Другой яркий пример, непосредственно относящийся к рассматриваемому вопросу, – это словене «ильменские», жившие в финском окружении. Ситуация с «именьковцами» была еще более показательна в этом плане – они жили полностью в инокультурном окружении и в полной изоляции от остальных праславянских групп, что привело к тому, что их культура значительно отличалась от других синхронных ей культур «славянского круга» (пражской, пеньковской и т.д.).

Когда возник этноним словене и к какой части славофонного населения он первоначально относился, мы точно не знаем. По совокупности источников можно говорить о том, что в VI-VII вв. он относился преимущественно к населению пражской археологической культуры (Русанова 1976; Седов 1995: 7-39; 2002: 295-323; Гавритухин 2009: 18-21). Однако ничто не мешает предположить, что возник он еще во времена, предшествовавшие миграции какой-то группы будущих «именьковцев» в Поволжье и охватывал ее наряду с предками «пражцев». В том, что какая-то группа «именьковцев» именовалась словенами, в то время как другая северянами (а иные могли носить еще какие-то названия, не отразившиеся в дошедших до нас источниках) нет ничего удивительного, ведь в сложении этой культуры приняли участие разновременные миграционные волны из разных частей праславянского ареала, которые принесли на берега Волги разные этнонимы, ставшие именам разных именьковских племен.

 

* * *

 

Подведем некоторые итоги. Проведенный анализ показывает, что существует целый блок восточных источников, которые помещают в Среднем Поволжье ас-сакалиба-славян, единственным археологическим соответствием которым является население, оставившее памятники именьковской археологической культуры. Учитывая то, что относятся эти известия к VIII-X вв., они являются важным независимым подтверждением позиции тех археологов (П.Н. Старостин, Г.И. Матвеева, В.В. Седов А.В. Богачев и т.д.), которые считают, что часть «именьковцев» не покинула Волго-Камье и их потомки влились впоследствии в состав населения Волжской Болгарии. Письменные источники позволяют определить и вероятные имена славянских «именьковских» групп. Письмо хазарского царя Иосифа фиксирует в Среднем Поволжье словен; фиксация в том же источнике в Среднем Поволжье «лишнего» этноса, имя которого может быть интерпретировано как север/северяне свидетельствует в пользу гипотезы В.В. Седова о миграции в конце VII – начале VIII вв. именьковского населения на юго-запад, где его потомки стали ядром сложения волынцевской культуры.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

ал-Гарнати 1971 - Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153) / Публикация О.Г. Большакова, А.Л. Монгайта. М.: Главная редакция восточной литературы, 1971. 136 с.

ал-Куфи 1981 - Абу Мухаммад Ахмад ибн А‘сам ал-Куфи. Книга завоеваний (извлечения по истории Азербайджана VII-IX вв.) / Перевод с арабского З.М. Буниятова. Баку: Элм, 1981. 84 с.

Артамонов 2002 - Артамонов М.И. История хазар. Второе издание. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2002. 560 с.

Баран 1997 - Баран В.Д. Венеди, склавiни, та анти у свiтлi археологiчих джерел // Проблемы славянской археологии. Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. Т. I. М.: Фонд археологии, 1997. С. 154-165.

Бартольд 1963 - Бартольд В.В. Сочинения. Т. II. Ч. 1. Общие работы по истории Средней Азии. Работы по истории Кавказа и Восточной Европы. М.: Издательство восточной литературы, 1963. 1020 с.

Бейлис 2000 - Бейлис В.М. Сообщения Халифы ибн Хаййата ал-‘Усфури об арабо-хазарских войнах в VII – первой половине VIII в. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998. М.: Восточная литература, 2000. С. 32-53.

Богачев 2011 - Богачев А.В. Славяне, германцы, гунны, болгары на Средней Волге в I тыс. н.э.: Историко-археологическое исследование. LAP LAMBERT Academic Publishing, 2011. 340 с.

Вязов 2011 - Вязов Л.А. Социально-экономическое развитие населения Среднего Поволжья в середине I тысячелетия н.э. (по материалам именьковской культуры). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Казань, 2011. 21 с.

Гавритухин 2009 - Гавритухин И.О. Понятие пражской культуры // Труды Государственного Эрмитажа. Т. XLIX. СПб.: Издательство Государственного Эрмитажа, 2009. С. 7-25.

Гавритухин, Обломский 1996 - Гавритухин И.О., Обломский А.М. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. М.: Институт археологии РАН, 1996. 296 с.

Галкина 2006 - Галкина Е.С. Номады Восточной Европы: этносы, социум, власть (I тыс. н.э.). М.: Прометей, 2006. 548 с.

Галкина 2006а - Галкина Е.С. Территория Хазарского каганата IX – первой половины X вв. в письменных источниках // Вопросы истории. 2006. № 9. С. 132-145.

Галкина 2006б - Галкина Е.С. Данники Хазарского каганата в письме царя Иосифа // Сборник Русского исторического общества. Т. 10 (158). Россия и Крым. М.: Русская панорама, 2006. С. 376-390.

Галкина 2010 - Галкина Е.С. Этносы Восточной Европы в цикле «О тюрках» арабской географической литературы // Rossica antiqua. 2010. № 1. С. 54-98.

Галкина 2014 - Галкина Е.С. К интерпретации термина сакалиба в отчёте Ибн-Фадлана // Восток (Oriens). 2014. № 6. С. 24-31.

Гараева 2002 - Гараева Н.Г. Сведения арабских и персидских источников о походах к северу от Дербента (22/642-43 и 119/737 гг.) // История татар с древнейших времен в семи томах. Т. I. Народы степной Евразии в древности. Казань: Рухият, 2002. С. 440-471.

Гаркави 1870 - Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870. 315 с.

Генинг 1959 - Генинг В.Ф. Очерки этнических культур Прикамья в эпоху железа // Труды Казанского филиала АН СССР. Серия гуманитарных наук. Вып. 2. Казань: КФ АН СССР, 1959. С. 157-219.

Генинг 1961 - Генинг В.Ф. К вопросу о продвижении сибирского населения в Западное Приуралье // Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: Издательство Сибирского отделения АН СССР, 1961. С. 329-336.

Гольмстен 1946 - Гольмстен В.В. Буртасы // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. 1946. Вып. XIII. С. 17-25.

Жих 2008 - Жих М.И. Проблема локализации «славянской реки» арабской историко-географической литературы раннего средневековья и вопрос о расселении славян в Поволжье в VI-IX вв. // Ключевские Чтения – 2008. Отечественная история и культура: единое пространство в прошлом, настоящем и будущем: Материалы Межвузовской научной конференции. Сборник научных трудов. М., 2008. С. 138-154.

Жих 2011 - Жих М.И. К вопросу об отражении проживания славян в Среднем Поволжье в I тыс. н.э. в письменных источниках // Труды Первой Международной конференции «Начала Русского мира», состоявшейся 28-30 октября 2010 г. / Ред. коллегия: А.Н. Сахаров (председатель) и др. СПб.: БЛИЦ, 2011. С. 121-138.

Жих 2011а - Жих М.И. Ранние славяне в Среднем Поволжье (по материалам письменных источников). СПб.; Казань: Вестфалика, 2011. 91 с.

Жих 2013 - Жих М.И. Арабская традиция об ас-сакалиба в Среднем Поволжье и именьковская культура: проблема соотношения // Страны и народы Востока. Вып. XXXIV. М.: Восточная литература, 2013. С. 165-186.

Жих 2014 - Жих М.И. Ранние славяне в Среднем Поволжье: сведения письменных источников и возможности их сопоставления с данными археологии // Поликультурный мир Среднего Поволжья: социально-антропологические и исторические аспекты: монография. В двух томах. Т. I / Отв. ред. А.В. Овчинников. Казань: Издательство КНИТУ, 2014. С. 41-67.

Жих 2015 - Жих М.И. Заметки о раннеславянской этнонимии (славяне в Среднем Поволжье в I тыс. н.э.) // Исторический формат. 2015. № 4. С. 129-150.

Жих 2016 - Жих М.И. Проблема этнической атрибуции носителей именьковской культуры в науке 1950-х – 2000-х годов // Вояджер: мир и человек. 2016. № 6. С. 57-65.

Заходер 1962 - Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т. I. М.: Издательство восточной литературы, 1962. 280 с.

Ибн Фадлан 1939 - Ковалевский А.П. Путешествие Ибн Фадлана на Волгу. Перевод и комментарий / Под редакцией академика И.Ю. Крачковского. М.: Издательство АН СССР, 1939. 193 с.

Ибн Хордадбех 1986 - Ибн Хордадбех. Книга путей и стран / Перевод с арабского, комментарии, исследование, указатели и карты Н. Велихановой. Баку: Элм, 1986. 428 с.

Иванов, Топоров 2000 - Иванов В.В., Топоров В.Н. О древних славянских этнонимах. Основные проблемы и перспективы // Из истории русской культуры. Т. 1 (Древняя Русь). М.: Языки русской культуры, 2000. С. 413-440.

Казаков 1996 - Казаков Е.П. К вопросу о турбаслинско-именьковских памятниках Закамья // Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара, 1996. С. 40-57.

Казаков 1998 - Казаков Е.П. Коминтерновский II могильник в системе древностей эпохи тюркских каганатов // Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии). Самара, 1998. С. 88-150.

Калинин 1955 - Калинин Н.Ф. Древнейшее население на территории Татарии // История Татарской АССР. Т. I. Казань: Таткнигиздат, 1955. С. 11-45.

Калинин, Халиков 1954 - Калинин Н.Ф., Халиков А.Х. Итоги археологических работ за 1945-1952 гг. Казань: Таткнигоиздат, 1954. 128 с.

Калинина 2007 - Калинина Т.М. Водные пути сообщения Восточной Европы в представлениях арабо-персидских авторов IX-X вв. // Джаксон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г., Подосинов А.В. «Русская река»: Речные пути Восточной Европы в античной и средневековой географии. М.: Языки славянских культур: Знак, 2007. С. 101-172.

Кляшторный 1964 - Кляшторный С.Г. Древнейшее упоминание славян в Нижнем Поволжье // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. Т. I. М.: Наука, 1964. С. 16-18.

Кляшторный 2001 - Кляшторный С.Г. Межкультурный диалог на Великом Волжском пути: исторический аспект // Великий Волжский путь. Материалы Круглого стола и Международного научного семинара. Казань: Мастер-Лайн, 2001. С. 56-60.

Кляшторный 2005 - Кляшторный С.Г. Праславяне в Поволжье // Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи древней Евразии. СПб.: Издательство СПбГУ, 2005. С. 68-72.

Кляшторный 2013 - Кляшторный С.Г. О славянах Среднего Поволжья и о коллегах-славистах // Средневековье. Великое переселение народов (по материалам археологических памятников Самарской области). Самара, 2013. С. 67-72.

Кляшторный, Старостин 2002 - Кляшторный С.Г., Старостин П.Н. Праславянские племена в Поволжье // История татар с древнейших времен. Т. I. Народы степной Евразии в древности. Казань: Рухият, 2002. С. 210-217.

Ковалевский 1954 - Ковалевский А.П. Чуваши и булгары по данным Ахмада ибн-Фадлана. Чебоксары: Чувашгосиздат, 1954. 64 с.

Коковцов 1932 - Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в Х в. Л.: Издательство АН СССР, 1932. 134 с.

Коновалова 2013 - Коновалова И.Г. Восточные источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников / Под редакцией Е.А. Мельниковой. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2013. С. 160-248.

Краснов, Смирнов 1969 - Краснов Ю.А., Смирнов А.П. Рецензия на книгу: Старостин П.Н. Памятники именьковской культуры. М., 1967 // Советская археология. 1969. № 2. С. 291-296.

Левицкий 1964 - Левицкий Т. Из научных исследований арабских источников // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. Т. I. М.: Наука, 1964. С. 6-15.

Лифанов 2010 - Лифанов Н.А. Еще раз о «славянах» на Волге и арабском походе на Хазарию // Археология Нижнего Поволжья: проблемы, поиски, открытия. Материалы III Международной Нижневолжской археологической конференции (Астрахань, 18-21 октября 2010 г.). Астрахань, 2010. С. 305-309.

Магомедов 1983 - Магомедов М.Г. Образование Хазарского каганата (по материалам археологических исследований и письменным данным). М.: Наука, 1983. 225 с.

Матвеева 1981 - Матвеева Г.И. О происхождении именьковской культуры // Древние и средневековые культуры Поволжья. Куйбышев, 1981. С. 52-73.

Матвеева 1986 - Матвеева Г.И. Этнокультурные процессы в Среднем Поволжье в I тыс. н.э. // Культуры Восточной Европы I тысячелетия. Куйбышев, 1986. С. 158-171.

Матвеева 1988 - Матвеева Г.И. К вопросу об этнической принадлежности племен именьковской культуры // Славяне и их соседи. Место взаимных влияний в процессе общественного и культурного развития. Эпоха феодализма (сборник тезисов). М.: Наука, 1988. С. 11-13.

Матвеева 1997 - Матвеева Г.И. Могильники ранних болгар на Самарской Луке. Самара: Самарский университет, 1997. 226 с.

Матвеева 1997а - Матвеева Г.И. Некоторые итоги изучения именьковской культуры // Этногенез и этнокультурные контакты славян. Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. Т. III. М.: Фонд археологии, 1997. С. 206-217.

Матвеева 2004 - Матвеева Г.И. Среднее Поволжье в IV-VII вв.: именьковская культура. Самара: Самарский университет, 2004. 168 с.

Мишин 2002 - Мишин Д.Е. Сакалиба (славяне) в арабском мире в раннее средневековье. М.: Крафт плюс, 2002. 368 с.

Мишин 2007 - Мишин Д.Е. Почему Ибн-Фадлан называет поволжских болгар славянами? // Арабский Восток. Сборник статей. М., 2007. С. 100-109.

Морошкин 1867 - Морошкин М.Я. Славянский именослов, или собрание славянских личных имён в алфавитном порядке. СПб., 1867. 323 с.

Напольских 1996 - Напольских В.В. Протославяне в Нижнем Прикамье в середине I тыс. н.э. Данные пермских языков // Христианизация Коми края и ее роль в развитии государственности и культуры. Т. II. Филология. Этнология. Сыктывкар: КНЦ УрО РАН, 1996. С. 197-206.

Напольских 2006 - Напольских В.В. Балто-славянский языковой компонент в Нижнем Прикамье в середине I тыс. н.э. // Славяноведение. 2006. № 2. С. 3-19.

Насибуллин 1992 - Насибуллин Р.Ш. К проблеме этнической принадлежности носителей именьковской археологической культуры // Вестник Удмуртского университета. 1992. № 6. С. 76-79.

Новосельцев 1990 - Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М.: Наука, 1990. 264 с.

Новосельцев 2000 - Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998. М.: Восточная литература, 2000. С. 264-323.

Новосельцев 2000а - Новосельцев А.П. К вопросу об одном из древнейших титулов русского князя // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998. М.: Восточная литература, 2000. С. 367-379.

Овчинников 2009 - Овчинников А.В. Древняя и средневековая история Волго-Уралья в трудах советских ученых: А.П. Смирнов. Казань, 2009. 131 с.

Овчинников 2009а - Овчинников А.В. Славянское присутствие // Звезда Поволжья. № 19 (470). 21-27 мая 2009 г. С. 4.

Овчинников 2009б - Овчинников А.В. Дешёвая историография (ответ И.Л. Измайлову) // Звезда Поволжья. № 26 (477) – 31(482).

Овчинников 2016 - Овчинников А.В. Антропологический подход в изучении историографии именьковской культуры: опыт применения // Исторический формат. 2016. № 3. С. 151-169.

Плетнева 1986 - Плетнева С.А. Хазары. М.: Наука, 1986. 88 с.

Подосинов 2000 - Подосинов А.В. Еще раз о древнейшем названии Волги // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998. М.: Восточная литература, 2000. С. 230-239.

Подосинов 2007 - Подосинов А.В. Гидрография Восточной Европы в античной и средневековой геокартографии // «Русская река»: Речные пути Восточной Европы в античной и средневековой географии. М.: Языки славянских культур: Знак, 2007. С. 13-100.

Приходнюк 1995 - Приходнюк О.М. Ще раз про пам'ятки волынцевского типу // Слов'яно – руські старожитності Північного Лівобережжя. Чернігів, 1995. С. 73-74.

Приходнюк 1998 - Приходнюк О.М. Пеньковская культура (Культурно-археологический аспект исследования). Воронеж: Воронежский университет, 1998. 170 с.

Приходько 2011 - Приходько В.В. К вопросу об этноязыковой атрибуции именьковской археологической культуры // Симбирский научный вестник. 2011. № 2 (4). С. 42-47.

Расторопов 2009 - Расторопов А.В. Вопросы этнокультурной истории  населения именьковской культуры // Археология евразийских степей. Вып. 10. Древняя и средневековая археология Волго-Камья. Сборник статей к 70-летию П.Н. Старостина. Казань: Институт истории АН РТ, 2009. С. 139-142.

Русанова 1976 - Русанова И.П. Славянские древности VI-VII вв. Культура пражского типа. М.: Наука, 1976. 216 с.

Рыбаков 1953 - Рыбаков Б.А. Предпосылки образования Древнерусского государства // Очерки истории СССР. Т. 2. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР. III-IX вв. М.: Издательство АН СССР, 1953. С. 733-878.

Седов 1994 - Седов В.В. Очерки по археологии славян. М.: Фонд археологии, 1994. 129 с.

Седов 1994а - Седов В.В. Славяне в древности. М.: Фонд археологии, 1994. 344 с.

Седов 1995 - Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М.: Фонд археологии, 1995. 416 с.

Седов 1999 - Седов В.В. Древнерусская народность. Историко-археологическое исследование. М.: Языки русской культуры, 1999. 312 с.

Седов 2001 - Седов В.В. К этногенезу волжских болгар // Российская археология. 2001. № 2. С. 5-15.

Седов 2002 - Седов В.В. Славяне. Историко-археологическое исследование. М.: Языки русской культуры, 2002. 622 с.

Семыкин 1996 - Семыкин Ю.А. К вопросу о поселениях ранних болгар в Среднем Поволжье // Культуры Евразийских степей второй половины I тыс. н.э. Самара, 1996. С. 66-82.

Смирнов 1951 - Смирнов А.П. Волжские булгары / Труды Государственного исторического музея. Вып. XIX. М.: Издательство Государственного исторического музея, 1951. 300 с.

Смирнов 1962 - Смирнов А.П. Некоторые спорные вопросы истории волжских болгар // Историко-археологический сборник. М., 1962. С. 160-174.

Смокотина 2009 - Смокотина Д.В. Поход Марвана 737 г. и проблема локализации Славянской реки  восточных авторов // Вестник Томского государственного университета.  2009. № 1 (5). С. 110-122.

Старостин 1967 - Старостин П.Н. Памятники именьковской культуры / Археология СССР. Свод археологических источников. Вып. Д1-32. М.: Наука, 1967. 72 с.

Старостин 1971 - Старостин П.Н. Этнокультурные общности предболгарского времени в Нижнем Прикамье // Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. Казань, 1971. С. 37-54.

Старостин 1986 - Старостин П.Н. Именьковские могильники // Культуры Восточной Европы I тысячелетия. Куйбышев, 1986. С. 90-104.

Сташенков 1999 - Сташенков Д.А. О хронологии древностей хазарской эпохи Самарского Поволжья // Болгар и проблемы изучения древностей Урало-Поволжья. К 100-летию А.П. Смирнова. Болгар, 1999.

Сташенков 2003 - Сташенков Д.А. Раскопки Кайбельского средневекового могильника в 1953-1954 годах // Вопросы археологии Поволжья. Вып. 3. Самара, 2003. С. 324-345.

Сташенков 2005 - Сташенков Д.А. Оседлое население Самарского лесостепного Поволжья в I-V веках н.э. М.: Институт археологии РАН, 2005. 150 с.

Сташенков 2006 - Сташенков Д.А. Об этнокультурных связях населения именьковской культуры // Славяноведение. 2006. № 2. С. 20-30.

Степанов 1964 - Степанов П.Д. Памятники угро-мадьярских (венгерских) племён в Среднем Поволжье // Археология и этнография Башкирии. Т. II. Уфа: Башкирское книжное издательство, 1964. С. 136-147.

Суляк 2004 - Суляк С.Г. Осколки Святой Руси. Очерки этнической истории руснаков Молдавии. Кишинев: Татьяна, 2004. 240 с.

Сухобоков 1998 - Сухобоков О.В. К хронологии славянских памятников Днепровского Левобережья последней четверти I тыс. н.э. // Icторiя Русi-Украiни. Киïв, 1998. С. 49-57.

Тортика 2006 - Тортика А.А. Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы. Харьков: Харьковская Государственная академия культуры, 2006. 553 с.

Трубачев 2002 - Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. Издание второе, дополненное. М.: Наука, 2002. 489 с.

Тупиков 1903 - Тупиков Н.М. Словарь древнерусских личных собственных имен. СПб., 1903. 860 с.

Халиков 1971 - Халиков А.Х. Истоки формирования тюркоязычных народов Поволжья и Приуралья // Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. Казань, 1971. С. 272-292.

Халиков 1988 - Халиков А.Х. К вопросу об этносе именьковских племен // Памятники первобытной эпохи Волго-Камья. Казань: Институт языка, литературы и истории, 1988. С. 119-126.

Togan 1939 - Validi Togan A.Z. lbn Fadlan's Reisebericht. Leipzig, 1939. 336 s.

 

Опубликовано: Исторический формат. 2019. № 1. С. 41-59

 

[1] Вопрос об этнической атрибуции ас-сакалиба восточных источников вызвал длительную дискуссию (обзор ее см.: Мишин 2002: 8-12). Ныне, однако, можно довольно уверенно говорить, что этноним этот за некоторыми исключениями относился преимущественно к славянам (Мишин 2002: 308 и др.).

[2] Единственным принципиальным противником позиции Матвеевой-Седова является Е.П. Казаков, который считает именьковскую культуру родственной турбаслинской и видит в носителях этих двух культур хионитов (Казаков 1998: 110-111). Ученый опирается на исследованные им памятники, отразившие взаимодействие и смешение двух культур, трактуя их как свидетельство родственности между ними. Однако ситуация смешения с турбаслинской культурой характерна лишь для одного из именьковских регионов и скорее отражает процесс взаимной ассимиляции их носителей, продвинувшихся в один и тот же район Закамья: Галкина 2006: 343-344; Жих 2011а: 32-33).

[3] Предлагались, время от времени, и другие варианты отождествления Нахр ас-сакалиба с различными водными артериями Восточной Европы, но широкого распространения они не получили. Так, например, А.А. Тортика попытался отождествить Нахр ас-сакалиба о которой идет речь у ал-Куфи с Кумой (Тортика 2006: 280-288). При рассмотрении источников, которое нами предпринимается ниже, станет ясно, что это отождествление, равно как и попытки представить «Славянскую реку» ал-Куфи Кубанью, Араксом и т.д., безосновательно. Совершенно невероятно, чтобы арабы приняли за славян какой-то кавказский народ: этот регион и его обитатели были им хорошо знакомы.

[4] Высказывалось также предположение, что у ал-Куфи Нахр ас-сакалиба – не более чем литературный штамп (возможно, заимствованный им у Ибн Хордадбеха или Ибн ал-Факиха) (Калинина 2007: 162). На наш взгляд, для такого предположения нет оснований.

[5] По словам А.П. Новосельцева «поражение хазар на этот раз по своим последствиям уступало лишь разгрому каганата в 60-х гг. Х в. русами князя Святослава» (Новосельцев 1990: 276).

[6] До похода 737 г. Марван совершал и другие походы против Хазарии, которые были не столь грандиозны и не имели таких разрушительных для нее последствий.

[7] В частности, в нем указан иной год нападения Марвана на славян и оно не связывается напрямую с походом на Хазарию. Есть там и ряд других любопытных деталей, о чем далее.

[8] Возможно, Баланджар – это известное археологам городище близ села Верхний Чир-Юрт на реке Сулак (Магомедов 1983: 46 и сл.).

[9] Возможно, тождественен известному археологам городищу на месте нынешнего селения Тарки близ Махачкалы (Магомедов 1983: 52-60).

[10] Ошибочное отождествление А.П. Новосельцевым Самандара и ал-Байда’ легло в основу построений Н.А. Лифанова о маршруте похода Марвана (Лифанов 2010: 305-309).

[11] Сочинение ал-Балазури было известно в науке до того, как стали известны данные ал-Куфи, которые были введены в научный оборот А.З.В. Тоганом. До этого ученые располагали лишь сведениями о столкновении Марвана со славянами без упоминания «славянской реки» (Коновалова 2013: 191) и, соответственно, локализации места этого столкновения. Поэтому, например, А.Я. Гаркави полагал, что речь здесь идет о славянах, служивших хазарскому кагану (Гаркави 1870: 41-43), а В.В. Бартольд считал, что в источнике говорится о славянах, проживающих в Хазарии (Бартольд 1963: 870-871). Славяне в Хазарии действительно жили, но едва ли их там было столько. Даже, если названная арабскими авторами цифра славянских пленных сильно завышена, то все равно речь должна идти о весьма значительном их количестве, которое могло быть захвачено только в коренных славянских регионах, до одного из которых, как следует из сообщения ал-Куфи (оно еще не было известно А.Я. Гаркави и В.В. Бартольду), дошел Марван.

[12] Данные о следах пребывания переселенных Марваном славян на Кавказе и о возможности других случаев их проникновения в этот регион см.: Жих 2011а: 64-69.

[13] Видимо, он ошибочно приписал этот поход Масламе ибн ‘Абд ал-Малику, который был наместником Закавказья перед Марваном (Бейлис 2000: 39-40). Описание похода Масламы, данное у Халифа ибн Хаййата, полностью соответствует описанию у других авторов похода Марвана, предпринятого уже после отъезда Масламы из Закавказья, то есть примерно в 732 г.

[14] Показательно уже само название «Записки» Ибн Фадлана: «Книга Ахмада Ибн Фадлана ибн-аль-‘Аббаса ибн Рашида ибн-Хаммада, клиента Мухаммада ибн-Сулаймана, посла аль-Муктадира к царю славян» (Ибн Фадлан 1939: 55).

[15] Надо отметить и то, что в источниках зафиксированы славянские имена с похожим звучанием: польское Барса/Barsa (Морошкин 1867: 8) и древнерусское Барсан (Тупиков 1903: 40, 471).

[16] Данное письмо является достаточно сложным источником, так как отражает не столько реальные владения Хазарии, сколько с одной стороны представления о них хазарской элиты, а с другой является документом, написанным с вполне определенными политическими целями, связанными со стремлением Иосифа сформировать у своего адресата нужные представления о Хазарии и ее границах (Галкина 2006: 328-353; 2006а: 132-145; 2006б: 376-390).

[17] Именно славянская этимология этнонима север/северяне (*sěver(‘)ane) производного от названия страны света (*sěver, север) является наиболее обоснованной (Трубачев 2002: 386).

[18] Объяснений присутствию этого названия в Х в. может быть несколько: оно могло быть связано с проживавшими в регионе потомками «именьковцев», могло сохраниться как реликт, и т.д.